Гурам Панджикидзе - Год активного солнца

Леван чокнулся с Маринэ.

— Если ты нам не поможешь, мы опьянеем.

— Нет, не хочу. Дай закурить.

Сигарет уже не было. Леван попросил официантку принести две пачки.

— А ты не заезжал в институт? — спросил Резо.

— Неужели я произвожу впечатление такого сентиментального человека?

— Мне казалось, ты не пойдешь на завод.

— Почему?

Резо промолчал. Отпил, не торопясь, кофе.

— Совсем остыл.

— Сейчас принесут другой. А все-таки, почему ты считал, что я не буду работать на заводе?

— Не знаю. Так мне казалось.

Оба замолчали. Резо вспоминал их разговор перед поступлением в институт. А Леван думал о том, что, пожалуй, из ребят лучше всех его знает Резо.

— Знаешь, Резо, — сказал Леван, — я прежде действительно мечтал о научной работе, но это уже давно прошло. Проработал год в Магнитогорске, перебрался в Донбасс, Макеевку, потом на Таганрогский завод. Последнее время работал в огромном мартеновском цехе Азовстали. За три года не потерял ни одной минуты, все было отдано учебе. Заводы выбирал не случайно, а такие, где плавка стали производилась разными способами. Старался узнать все, вникнуть во все тайны металлургии. Не по мне сидеть теперь в лаборатории и делать опыты. Ну как? Выпьем?

— А за что?

— За что хочешь. — Леван подозвал официантку. — Еще кофе.

— Уже нельзя, кухня закрылась.

— Я уверен, если вы захотите, кофе будет.

— Нет, не могу, это не от меня зависит — кухня закрылась.

— Тогда идите и попросите от моего имени. Амбакович, мол, просит…

Официантка ушла.

— Ну что, за кого пьем? — спросил Леван.

— Очередь Маринэ, пусть она произнесет тост.

— Пожалуйста, Маринэ, давай выкладывай.

— Я не умею произносить тосты.

— Тогда задумай что-нибудь.

— Задумала! — Она лукаво улыбнулась и взглянула на Левана.

— Пусть сбудется то, что ты задумала. — Резо выпил.

— А почему же ты не пьешь? — Она не сомневалась, что Леван догадался о задуманном.

Леван выпил молча, отхлебнул кофе и опрокинул пустую чашку.

— Ты умеешь гадать? — Маринэ оживилась.

— Еще как умею, меня в Донбассе гречанка научила.

Маринэ тоже опрокинула свою чашку. Леван взял транзистор, покрутил его, но ничего приятного не попадалось.

— Зачем ты выключил? Сейчас начнутся хорошие концерты.

Леван снова включил приемник и подвинул его Маринэ.

Официантка принесла кофе…

— Пора идти, — сказала Маринэ.

— Дайте нам счет. — Леван протянул руку.

— Нет, сейчас я заплачу, — решительно заявил Резо и полез в карман.

— А ну-ка укроти свой темперамент! — Леван схватил его за руку. — Эти три года я, кроме борща и сметаны, ни черта не ел. Знаешь, денег у меня не счесть.

Резо ничего не сказал. Взял бутылку и разлил оставшийся коньяк.

— А я не хочу. — Маринэ закрыла рукой рюмку.

По лестнице поднялись тихо.

— Ого, у меня ноги подкашиваются. Неужели я отвык пить? — тихо засмеялся Леван.

— Шутя-шутя, а выпили-то мы много, — сказал Резо.

Из квартиры Канчавели снова доносились раздраженные голоса. Там опять ссорились. Леван посмотрел на часы. Было около часа.

— Кто там вопит? — показал на дверь Резо.

— Ты помнишь Симона Канчавели? — Леван нашел в своих карманах ключ и наконец открыл дверь.

— Артиста филармонии? Конечно, помню. — Резо свалился в кресло.

— Женился на красивой женщине. Ей лет тридцать, наверное.

— Ему-то побольше, лет сорок пять?

— И еще десять в остатке.

— О, понятно! Наверное, у него по ночам рога чешутся. Куда мне лечь?

— Вот сюда ложись, на диван. Сейчас дам подушку и простыни. Хочешь принять ванну? Холодная вода — блаженство.

— У меня уже нет сил.

Леван принес белье. Сам разделся и пустил воду в ванной. Резо устроился на диване.

— А не собирается ли господин Симон на гастроли? — спросил Резо.

— Если хочешь, я узнаю.

— А ты все еще не узнал? Опоздал, поди, друг!

Леван завел будильник и поставил его на шкаф.

— Кто ставит часы на шкаф?

— Эх, однажды такое со мной случилось, что я теперь всегда ставлю их на шкаф. Мне надо было к семи на завод. Я завел будильник и поставил его на стул, около кровати. Заснул спокойно. Утром он зазвенел, меня всего передернуло, я потянулся спросонья и стукнул его. Он замолчал, я и не заметил, как снова заснул. Представляешь, сколько я проспал и что было на заводе? С тех пор я всегда ставлю часы на шкаф, а стулья выношу в другую комнату. Когда он начинает тарахтеть, я вынужден встать, чтобы заткнуть его. И тут уже хочешь не хочешь просыпаешься.

— Если ты такой умный, почему не прихватил из ресторана боржоми?

— В холодильнике полно боржоми и пива.

— Сдаюсь! — воскликнул Резо и поднял обе руки.

— Если будешь умницей, в холодильнике есть и другие напитки, более серьезные.

— Я всегда в тебя верил! — Резо натянул на голову простыню и повернулся к стенке.

— Спокойной ночи! — сказал другу Леван и пошел в ванную.

Элизбар Хундадзе оказался приземистым, крепким человеком лет пятидесяти. Выражение лица у него было хмурое, точно он на весь белый свет в обиде. От такого лишнего слова не услышишь.

Хундадзе пришел на завод рабочим и за долгие годы своим трудолюбием и смекалкой добился признания — стал руководить цехом. Теперь Элизбар понимал, что достиг своей вершины. Двигаться дальше ему не позволяли ни возраст, ни образование. Да он, собственно, и не стремился к этому.

— Трудно мне вести мартен, — часто говорил он, — но что же делать? Я не вижу ни одного мало-мальски толкового инженера на это место.

Цену себе Хундадзе знал. За долгие годы работы он и сам многому научился, и многих вокруг себя обучил.

Когда в Рустави задымили первые трубы, инженеров на заводе можно было по пальцам пересчитать. Больше половины инженерных должностей занимали люди без образования — практики, самоучки. Когда же из институтов страны пришло первое поколение инженеров-металлургов, Элизбар уже был начальником цеха.

К молодым специалистам Хундадзе относился свысока, недоверчиво. Постепенно это стало его привычкой. За глаза он называл этих металлургов с высшим образованием белоручками.

Не многие выдерживали горячий цех — уходили в лаборатории, в научно-исследовательские институты, в управления. Когда Элизбару приходилось писать приказ об уходе очередного инженера, он сердито ворчал:

— Молокососы, дармоеды, привыкли, чтоб им разжевали да в рот положили… не хотят шевелить мозгами.

Вновь пришедшая на завод молодежь многого не знала в практической работе. Элизбару доставляло удовольствие ловить их «на горячем» и, как малых котят, тыкать носом. Тут уж он не скупился на слова, высмеивал безжалостно, бранил и самих инженеров, и их институты.