Гурам Панджикидзе - Год активного солнца

Как все талантливые люди, Важа был фанатичен во всем, что касалось его дела, его профессии. Леван много раз видел, как сияло его лицо, когда он решал какую-нибудь сложную задачу и находил интересное решение.

Важа Двалишвили был влюблен в металлургию и не мог даже представить, что можно работать в исследовательском институте.

Резо Кавтарадзе в представлении Левана тоже был стоящим парнем. С ним он учился еще в школе. Кавтарадзе был человеком дельным, принципиальным, умеющим отстаивать свое мнение. В спорах и в делах он всегда горячился. Но, пожалуй, только с ним Леван бывал откровенен по-настоящему, делился своими мыслями и чувствами. Правда, это случалось прежде. С годами Леван становился все менее откровенным и разговорчивым.

А сейчас он поймал себя на мысли, что ему как-то неловко в присутствии Резо. Будто тот знал о нем больше, чем надо, нечто такое, что могло скомпрометировать.

Нодар Эргадзе по своим способностям значительно уступал товарищам, хотя по призванию был настоящим инженером, завод считал своей стихией. Леван хорошо помнил, как познакомился с Нодаром. Тот только приехал из деревни и держался в институте робко. Однажды, когда ребята записывались в футбольную секцию, Нодар подошел к Левану, который был центром нападения в институтской команде, и тихо произнес:

— Можно, я буду твоим дублером?

Хидашели поглядел на парня сверху вниз. Он не любил, когда человек так легко признавал чужое превосходство, и отнесся к Нодару немного пренебрежительно, но вскоре ему пришлось изменить свое мнение, — Нодар оказался намного воинственнее и сильнее, чем предполагал Леван…

Хидашели еще раз окинул взглядом ребят. «Пожалуй, молодцы, что Бидзнну захватили. Можно немного поразвлечься». И глаза его насмешливо заискрились.

Бидзина заметил это и с беспокойством спросил Левана:

— Какие у тебя планы? Придешь к нам в институт или в политехнический?

Этот вопрос интересовал, очевидно, всех, и друзья обернулись к Левану. Никто с уверенностью не мог сказать, чего Леван хочет, к чему стремится.

Маринэ тоже насторожилась. Леван ведь никогда серьезно с ней не разговаривал. Может быть, хоть сейчас она узнает, что же он собирается делать.

— Имей в виду, что в октябре у нас в аспирантуре будет вакантное место. Хочешь? Приходи сдавать к нам. — Бидзина был уверен, что из всех присутствующих только он один на правильном пути, и его самоуверенность была безграничной.

Леван видел, что друзья с нетерпением ждут его ответа, но не торопился, отпил немного боржоми, потом фамильярно потрепал Бидзину по плечу и насмешливо сказал:

— К вам, — он особенно подчеркнул это «к вам», — в институт черной металлургии, я не собираюсь. Я считаю для себя неудобным то обстоятельство, что я там буду аспирантом, а ты кандидатом.

Леван рассмеялся.

— Понял? — Лицо его приняло серьезное выражение, и он повернулся к остальным: — Буду работать в Рустави. Кажется, у тебя в цехе начальник смены уходит? — Леван взглянул на Резо.

— Да, с пятнадцатого. — Резо не скрывал своего удивления.

— А может, не стоит сегодня говорить о делах? О делах в другой раз. Выпьем мы наконец или нет? Наливайте!

Леван встал и сам налил Маринэ шампанского. Приятели оживились. Нодар первым поднял бокал:

— Не думайте, что я хочу быть тамадой. Пусть, как всегда, тамадой будет Леван. А я хочу предложить только один тост: выпьем за приезд Левана, за то, что мы снова все вместе. Ты приехал позже других, тебя ждали дольше, и все мы, как видишь, особенно рады тебе. Будь здоров, и да сопутствует тебе удача!

Нодар осушил свой бокал, снова его наполнил, передал Важе и повернулся к Маринэ:

— Маринэ, дорогая, прости, что не за тебя мы выпили первый бокал.

— Что ты, что ты… — рассмеялась Маринэ.

Если бы я сейчас поступал в высшее учебное заведение, я снова выбрал бы металлургию. Но почему я после школы выбрал эту специальность, убей меня бог, не знаю! В детстве я хотел быть машинистом, увлекался железной дорогой и многим другим, но о металлургии никогда и не помышлял.

Железную дорогу я очень любил. Особенно мне нравилось, как поезд проходит по железнодорожным мостам. В окне мелькают фантастические, удивительные силуэты ферм, а в ушах звучит мощный гул. Потом поезд входит в туннель. Лампочки на серых бетонных стонах таинственно мерцают и бегут с головокружительной быстротой. Ритмически меняются свет и темнота, вдруг возникает приглушенное гудение, как будто звуки закупорены, ударяются о стены, а выхода не находят.

А когда поезд вырывается на свободу, голос его звучит радостно и словно растворяется в воздухе.

В такие минуты состав напоминал мне вынырнувшего из воды человека, свободно и глубоко вздохнувшего.

Но когда подошло время выбирать профессию, я растерялся.

Некоторые из моих одноклассников пошли по стопам своих родителей. Один парень из нашего класса только потому подал документы на строительный факультет, что отец его был строителем. А другой не пошел на этот же факультет именно потому, что его отец был строителем.

В то время в моде были два факультета — физико-технический и металлургический.

Физтех открылся в том самом году, когда мы закончили школу. Тогда даже преподаватели не очень представляли себе, кем должны стать их студенты. Ходили слухи, что туда отбирают молодежь особо одаренную.

Эти слухи окутали факультет романтическим ореолом. Достаточно было молодому человеку сказать, что он поступает на физтех, как на него начинали смотреть с уважением и он тут же становился в глазах окружающих человеком одаренным.

Девушки глядели на студентов этого факультета с особым интересом, друзья расписывали их способности. Многие мои одноклассники поддались моде. Они подали заявление на этот факультет, не имея ни малейшего представления о его назначении, но держались высокомернее всех. Потом на вопрос, куда поступили, они заученно повторяли ставшую уже затасканной фразу:

— Я обречен, я поступил на физико-технический.

По-моему, им гораздо больше нравилась реакция спрашивающих, чем будущая их специальность.

Вечерами мы часто собирались компанией на проспекте Руставели, болтали… Мы уже считали себя взрослыми, независимыми людьми. Каждый расхваливал избранную им профессию, каждый оправдывал и объяснял свой первый самостоятельный шаг.

Молчали, кажется, только двое — я и Хидашели. Я все еще не мог выбрать факультет, а у Левана, я это заметил, все было решено, но он, как всегда, не торопился сообщить о своем решении.

Я долго еще раздумывал, пока подал документы на факультет металлургии. Я был в Рустави один раз на экскурсии, и после этого из головы у меня не выходил этот огромный завод. Хорошо помню, как не мог оторвать взгляда от пятисоттонных мостовых кранов.