Гурам Панджикидзе - Год активного солнца

Отару Нижарадзе не поправилось его молчание.

Наконец они остались одни.

Отар взглянул профессору в глаза, пытаясь вычитать в них все, что тот мог сказать. Чувствовалось, профессор затруднялся начать разговор.

— Где вы работаете? — неожиданно спросил профессор.

Отар понял, что профессор не знает, как перейти к главному.

— В экспериментальной киностудии.

— Чем вы там занимаетесь?

— Я редактор сценарного отдела. — Отар опустил слово «старший». Ему всегда казалось, что в разговоре оно оставляет впечатление хвастовства.

Профессор встал, прошелся по кабинету, остановился у окна и посмотрел во двор.

— Вы женаты? — спросил он, не отрывая глаз от окна.

— Нет. Но у меня есть невеста, которая скоро станет моей женой. Имею ли я право жениться?

Напряженный голос молодого человека заставил профессора вздрогнуть. Он круто повернулся и, пряча глаза, сел за стол. Все стало ясно.

— Что со мной? Я должен знать все, так будет лучше. — Отар старался сохранять спокойствие.

Профессор продолжал молчать. Когда он ознакомился с анализом крови Отара Нижарадзе, то ужаснулся до глубины души.

— Не скрывайте ничего, профессор. Я готов к самому неприятному.

— Скажу, все скажу! — заволновался профессор. — У вас обнаружены признаки белокровия.

Будто кто-то невидимый вонзил когтистую лапу в грудь Отара и вырвал сердце, а в образовавшуюся пустоту хлынул леденящий холод.

— Я не говорю, что окончательный диагноз — лейкемия, но симптомы явные. Вам, вероятно, придется поехать в Москву. У меня там есть большой друг, видный специалист как раз в этой области. Я попрошу, чтобы он отнесся к вам с особым вниманием. Возможно, что я ошибаюсь.

— Вероятность ошибки почти исключена, профессор, не так ли?

— В общем-то да… Но, как вам сказать, непогрешимых людей нет…

— Все понятно. — Отар поднялся.

— Приходите в понедельник, точно в это время, я вам назначу курс лечения.

— Всего доброго, профессор.

— Мне еще кое-что нужно сказать вам! — задержал его профессор.

Отар обернулся. Профессор явно не находил слов, но в конце концов выдавил:

— Если вы хотите, мы можем перевести вас на инвалидность…

Отар тряхнул головой, не обманывает ли его слух, и вдруг на него напал смех. Профессор оторопело глядел на хохочущего пациента.

— На инвалидность, говорите? Весьма признателен вам, профессор. — Отар твердым шагом направился к двери. На пороге будто заколебался, закрыл приотворенную дверь и вернулся к столу.

— Сколько лет я еще проживу?

— Молодой человек, вы не должны терять надежду…

— Я должен быть готов к самому худшему. Год? Два? Три?

— Может быть, и три… Вполне возможно. Болезнь началась совсем недавно, и поверьте, у вас нет оснований терять надежду.

— Всего доброго, профессор.

Отар Нижарадзе лежал на постели, уставясь в одну точку. Было жарко. Он встал, включил вентилятор и распахнул окно.

Комнату заполняли книги. На письменном столе в беспорядке валялись рукописи, ручки, чистые листы бумаги, карандаши, резинки.

Отар думал, и под низкое гудение вентилятора, казалось, что мысли спешат к нему, глухо и ровно гудя.

«Максимум — три года, минимум — год! Может быть, через год меня не будет в живых…»

Отар растянулся на кровати и зарылся лицом в подушку. Никогда не думал, что так безболезненно свыкнется с мыслью о смерти.

«Неужели это все? Неужели страх смерти не проймет меня больше этого?»

Отар был удивлен. После того, как профессор вынес ему смертный приговор, прошло целых два часа, а он не ощущал ни особого страха, ни содрогания. Может, он вообще лишен чувства страха?

Случилось то, чего он всегда опасался. Неизбежность смерти его никогда не беспокоила, хотелось лишь, чтобы не случилось ничего такого, что точно определит срок его жизни.

Внезапно на память пришли слова профессора об инвалидности. Он поднялся и в одних трусах подошел к зеркалу. Оттуда на Отара смотрел мускулистый, статный молодой человек, полный сил и здоровья.

Неужели в этом сильном, рослом теле поселилась смерть?

«Инвалидность», — снова вспомнил Отар и горько усмехнулся. Ему невольно представился инвалид Нижарадзе, коротающий жизнь в ожидании скорого конца.

Он подошел к книжному шкафу, раздвинул книги и достал спрятанный за ними «вальтер». Сдул с пистолета пыль, протер бумагой и подсел к столу. Разглядывая оружие, он механически вынул обойму. В ней было всего три патрона. Отар подкинул их на ладони, как камешки, и снова заложил в обойму.

Этот «вальтер» ему подарил один студент в Алвани. Дал и три патрона, все, что у него было. Отар обожал оружие, но никогда не носил его при себе. Он привез подарок домой и спрятал за книги. С той поры прошло несколько лет.

Отар решил, что застрелится, если будет прикован к постели. Он не станет покорно дожидаться, когда смерть соизволит навестить его. Один из трех патронов сослужит ему последнюю службу. Который, в частности… Предполагал ли студент, что он дарит новому знакомому?

Да, многое неведомо человеку. Невольно он вспомнил дядю, брата отца, Володю Нижарадзе, неугомонного весельчака. И сейчас перед глазами возникло полное, живое лицо. Дяде было сорок пять лет, когда его призвали в армию. Недолго пришлось ему воевать. Его убил зеленый юнец, немецкий солдат лет восемнадцати. Когда их рота ворвалась на военную базу немцев, этот солдат, спрятавшись среди ящиков, выстрелил дяде в спину. Наши солдаты, определив по звуку, где прячется немец, прошили ящики автоматными очередями. Потом из завала вытащили труп немца. Кто-то перевернул его на спину. Восемнадцатилетний юнец бессмысленно уставился голубыми глазами в облачное небо. Он был на двадцать семь лет моложе своей жертвы.

«Двадцать семь лет! Может быть, мой дядя беспечно веселился с друзьями в тот час, когда в каком-то немецком городишке родился мальчик, застреливший его через восемнадцать лет! Неужели дядя ничего не почувствовал в то мгновение? Неужели предчувствие не кольнуло его?»

Случилось то, чего Отар опасался. Жизнь его отмерена. Не совсем точно, но приблизительно он все-таки знал, когда наступит конец.

Как счастливы старики, достигшие того возраста, когда каждый день может стать последним, а они, не подозревая об этом, с надеждой глядят в будущее. Даже солдаты на переднем крае уповают на милость судьбы, которая, возможно, пощадит их.

А его судьба не пощадит.

Но кто поручится, что ему суждена смерть от белокровия? Возможно, какой-нибудь несчастный случай — автокатастрофа или шальная пуля — опередит смертельный недуг? Все возможно, все может случиться, но нет ничего ужаснее знать, когда ты умрешь.

— Три года!

Три года — тысяча девяносто пять дней. Немало! Главное, успеть сказать то, что ты должен сказать. Три года — мизерный срок, но все-таки целых три года лучше, чем совсем ничего…