Георгий Данелия - Не горюй!

Лука грустно посмотрел в окно на четверых ползающих в пыли детей.

— Лука, одевайся, ты пойдешь с ними, проследишь… Так вот… После чая ты, Бенжамен, раздаешь эти карточки молодежи. Сам берешь вот эту. Запомни — вот эту… Я ее пометила крестиком. И посылаешь ее Мери… Что здесь?.. «Три грации считались в древнем мире. Родились вы — и стало их четыре». Ну, а она? Она, наверное, пришлет вот эту. Что здесь?.. «Счастливый юноша, ты всем меня пленил!»

Лука посмотрел на жену, и оба они смутились.

— Дай мне немножко, мама, — попросил Валаам, не выдержав такой легкой победы дяди над прекрасной Мери, и тут же получил оплеуху от мамы.

Друзья бодро подошли к винному погребку под названием «Не покидай меня, голубчик мой!».

— У тебя сколько денег? — спросил адвокат Луку.

— Семь копеек… Но это она мне дала на чернила.

— Секундочку. — Додо скрылся в черном проеме погребка.

Напротив, под вывеской «Нафталин» сидел на пороге лавочки тучный Даниил и лениво колол грецкие орехи.

В тени под акацией смиренная монашенка, приподняв пальчиками черное платье, крутила ногой в холодной струе родника.

— Простудишься, сестрица во Христе, — улыбнулся ей Бенжамен.

Монашка испуганно опустила платье и засеменила вниз по тротуару.

Из духана пулей выскочил взволнованный Додо.

— Хам, невоспитанный хам! — проворчал он.

Друзья снова зашагали по улице.

— Значит. Семь копеек? — строго спросил адвокат Луку.

— Да, но…

— Пойдем в «Сам пришел», — сказал Додо Бенжамену. — На две бутылки денег хватит.

— Две бутылки мало.

— Посылаем две, получаем четыре, посылаем четыре, получаем восемь…

Загородный духан «Сам пришел» расположился на берегу горной прозрачной реки, под громадной скалой, покрытой вековым мхом.

Оседлав толстый сук старого вяза, шарманщик Сандро крутил шарманку и пел, дирижируя себе ногами.

Под ним, на лужайке, за обильно накрытым столом сидел уже лет двадцать не протрезвлявшийся городской священник отец Гермоген.

— Батюшка, отец Геромоген, — сказал, свесившись с дерева, Сандро, — пойду я, а?

— Прокляну!., — устало пригрозил отец Гермоген.

— Целый день, клянусь прахом отца, как птичка, на дереве сижу, а там больные пришли!

— Анафеме предам, ирод! Отлучу!

— Ух, чтобы я себе голову откусил! — проворчал Сандро.

На дереве снова застонала шарманка. Сандро крутил модную песню «Гимназист влюбился в гимназистку».

— Это вам, святой отец, — духанщица Марго почтительно поставила перед отцом Гермогеном две бутылки вина и мизинцем показала на окно духана.

Там, за пустым столом, с равнодушным, независимым видом сидели Бенжамен, Додо и Лука.

— Подай им четыре! — приказал священник духанщице.

«Не горюй! Не горюй!» — громко пели Бенжамен, Додо и Лука. Перед ними красовалась батарея бутылок. Тут же сидели отец Гермоген, шарманщик Сандро и еще какой-то человек в охотничьем снаряжении.

Охотник спал.

— Господи! — Адвокат Додо неверной рукой поднял бокал. — Рядом со мной сидит великий миссионер, гуманист и просветитель. Бенжамен, не надо вставать, сиди, мой друг… Господа! История золотыми буквами впишет имя этого человека в книгу веков рядом с Гиппократом, Коперником и Георгием Саакадзе!

Отец Гермоген рявкнул:

— Аминь!

Бенжамен поклонился, и все с готовностью отдали дань его достоинствам.

Хозяйка духана, краснощекая пышная красавица Марго, тронула Бенжамена за плечо.

— Доктор, посмотрите моего мужа…

— Что с ним?

— Паралич.

Лицо сидящего посреди кухни духанщика Вано было так сильно перекошено, что казалось, будто он собирался откусить себе ухо.

— Отчего это у него? — спросил Бенжамен.

— Позавчера что-то с ним случилось. Хотел разгрызть орех, и вот, — объяснила Марго. — Доктор Леван сказал, что паралич, и велел делать клизму.

— Ну? — спросил Бенжамен, жадно поглядывая на пышную грудь хозяйки.

— Делаем, — ответила та шепотом.

Бенжамен взял со стола ложку, засунул ее в рот пациенту и, приподняв нижнюю челюсть, вправил ее на место.

«Паралитик» для проверки пощелкал зубами, потом вырвал ложку из рук Бенжамена, вскочил, кинулся к очагу, где висел котел с лобио, и принялся остервенело уничтожать его.

— Спасибо, доктор, — нежно сказала Марго. — А клизму можно продолжать?

— Можно, можно… Продолжайте! — страстно прошептал Бенжамен.

— Друзья, — говорил Лука, приятно улыбаясь. — Кончился чай. И мы начинаем игру!

Лука вытащил из кармана коробку с «флиртом» и жестом сеятеля рассыпал карточки по столу.

— Юноша! Не задумал ли ты при мне, слуге Божьем, затеять картежную игру? — насторожился отец Гермоген.

— Нет-нет, батюшка, упаси Боже! Это «флирт»! Это для любви! Вот, например, вы — «мимоза»!

— А ты — ослиная задница! — по-своему понял правила игры отец Гермоген.

— Отец, это не так играется, — склонился к священнику Лука. — Вот почитайте: «мимоза» — «Счастливый юноша, ты всем меня пленил!»

— Что? — взревел отец Гермоген. — Анафеме предаю тебя! Ирод! Сатана! Сгинь, мартышка!

— Батюшка! — в испуге завопил Лука. — Я не хотел вас обидеть, батюшка! Я в эту игру с женой играю. Вот, например, я ей посылаю «настурцию». Что тут обидного?

Тут написано: «Ах, почему другой лобзает твои очи и руку жмет твою…»

— Лука, у тебя получается, что твоя жена — шлюха, — сказал Бенжамен, подходя к столу.

— Кто шлюха?! Софико — шлюха?! — Лука боком надвинулся на него, схватил его за грудь и толкнул к бочке…

Худая женщина в черном прислонила пьяного охотника к дереву, что росло возле домика, и неторопливо подергала ручку звонка. Охотник был тот самый, который спал в духане за столом отца Гермогена.

Дверь открылась, и на пороге показалась освещенная тусклым светом керосиновой лампы Софико.

— Кто тут? — сонно спросила она.

— Это я — Тамара, — таинственно прошептала женщина. — Софико, успокойся, такова жизнь!

— Твой муж Бенжамена убил!

— Что?! Как?! Где?! Когда?!

— Играли в карты в духане и — вот! Ванечка! — позвала Тамара охотника.

Но того уже не было под деревом.

— Ванечка! Ванечка! Где ты?

— Я здесь. — Охотник выглянул из подворотни, где прятался по малой надобности.

— Скажи ей! — велела женщина.

— А… убили, убили, — подтвердил охотник и снова спрятался.

Софико поставила на стол лампу, метнулась к комоду и вытащила из ящика простыню…

— Это для чего? — шепотом спросила проникшая в комнату Тамара.

— На бинты для Бенжамена. Если он еще жив. Софико вытащила из кованого сундука бурку, извлекла из какого-то закутка длинное кремневое ружье.

— А это?

— Для Луки. Ему надо бежать в горы… — Софико направилась, было, к двери, но остановилась и указала Тамаре на широкую тахту, где из-под лоскутного одеяла, как газыри черкески, торчали рыжие головки ее пятерых детей.