Сергей Татур - Периферия [сборник]

— Ее лучи согревают?

— Меня — да. Но сомневаюсь, чтобы кому-нибудь они были неприятны. Человек не вступает в сознательную жизнь без мечты об успехе.

— Когда вы поняли, что слава и рабочая профессия соединимы?

— К счастью, рано. В школе. Не ученая, не поэтесса — тогда кто же? Я умела работать и могла рассчитывать на настойчивость и упорство. Знаете, где я росла? В колхозе. После войны колхоз бедствовал, потом встал на ноги. Старшие сестры еще передавали одежду и обувь по эстафете, а я росла в достатке. Вот я и похвалилась тем, в чем нет моей заслуги. Но что это я хвастаюсь, что выросла в колхозе, а традиции наши нарушаю? Чаю не предлагаю, фрукты?

Николай Петрович запротестовал, зажестикулировал. Не тут-то было. Мягко, но непреклонно Шоира отстранила его руку, и коридор поглотил ее. Он еще раз оглядел временное, конечно, но все же уютное жилище. В комнате смешались культуры национальная и европейская. Хивинский ковер радовал сочностью бордовых, синих, зеленых, желтых тонов, Алла Пугачева бросала с фотографии в затемненное пространство свои яростные куплеты, доводящие до умопомрачения почитателей и почитательниц ее таланта. Но были еще четыре книжные полки, которые умилили его. Две заполняли журналы «Новый мир» и «Шарк Юлдузи» («Звезда Востока»), две — художественная литература, приобретенная на талоны за макулатуру. Были и безликие вещи — казенный гардероб с лоснящимися плоскостями, миниатюрный столик, который сложно было сервировать даже на двоих, и стулья настолько ширпотребовские, что любая строгая хозяйка собственноручно снесла бы их на свалку. Но ковер смотрелся. И вдохновенная Пугачева смотрелась: воздух вот-вот взорвется аплодисментами.

Вплыл поднос, и вошла Шоира.

— Вы трогательная хозяйка, — поблагодарил Ракитин.

— Опять?

Над пиалами с чаем заклубился ароматный пар.

— Вы любите читать? — спросил он.

— Очень. Книги дали мне не меньше, чем родители и школа. У меня обязательно будет своя библиотека. Книги укрепляют в человеке чувство собственного достоинства. Не замечали?

— Вы наблюдательны. Ковер — подарок отца?

— Память о родительском доме. Знаете, как тяжело было уехать? Родные стены как бы сопровождают меня. Оберегают, хранят. Отчего так? Оттого, что там отец и мать, которые меня любят? Им ничего от меня не надо, только, чтобы мне было хорошо, чтобы жизнь не обижала меня, а легко вела по своим просторам и чтобы люди меня уважали. У самого нашего дома было хлопковое поле. В октябре оно как белое море. У меня шестеро сестер и братьев. Это издали кажется, что многодетная семья заставляет женщину непосильно трудиться, а мужчину везде искать приработок. Я сама из такой семьи и берусь доказать кому угодно: мои родители счастливые люди. Старший нянчит младшего, все помогают матери. У нас никто не вырос белоручкой.

— Многодетной семье — слава! — воскликнул Николай Петрович.

— Вы напрасно иронизируете. Из малодетных семей и от матерей-одиночек в жизнь приходят эгоисты. Я же с детства все делала сама. Задачи сама решала, а не получалось — не списывала никогда. Учителя и ругали, и хвалили за это. Училась ровно, а по русскому языку шла лучше всех. Учительница у нас ленинградка была, добрая. Она любила нас, а мы — ее. Русский язык с чем сравнить можно? С окном в большой мир. Я выучилась говорить без акцента. И почувствовала себя гражданкой страны. Когда настало время выбрать, кем быть, решила: буду рабочей, и мною будут гордиться!

— И это было сильнее желания получить высшее образование?

— Я знала, от чего отказывалась. Но видела и то, что приобретала. Труднее всего было убедить отца. Он расстроился. «Учись дальше, — просил он, — мы не позволим тебе нуждаться». Он, глава семьи, не приказывал, а просил, почти заискивал. Я чувствовала, что делаю ему больно. Я дала слово, что на фабрике меня будут уважать. Он смягчился, я поехала. У меня самые новые машины, а профессия древняя. Нам говорили, что древнее только умение добывать огонь, разводить животных и выращивать хлеб.

«Какая яркая девочка! — подумал Николай Петрович. — Более развита, чем многие девчата, которые получили дипломы вместе со мной».

— Вы обещали отцу, что непременно окажетесь в числе лучших, и сдержали слово. Как вы научились выполнять обещанное?

— Я просто брала пример с родителей. Они никогда не перекладывали свои заботы на чужие плечи.

— Всем ли по нраву ваша добросовестность? Она никого не раздражает, не злит?

Глаза Шоиры заблестели по-другому, и Ракитин отметил готовность стоять на своем, дать отпор. Ее беспокоило противодействие анонимное, исподтишка.

— Вязальщицы полагали, что будут снижены расценки, — сказала она.

— У вязальщиц есть фамилии.

— Они упрекнули меня в честолюбии. А одна ударила из-за угла — порезала платье в шкафчике. Смена кончилась, а переодеться не во что. Пошла в халатике. Но не разревелась. Кто прав, я или эта завистница? А правые не плачут, они добиваются своего. Я знаю, что делать. Надо убедить девчат, что я не для одной себя стараюсь.

— Во-во! Откровенный разговор погасит искры враждебности. Вы — лучшая в своей профессии, вам и задавать тон. Кстати, вас премировали за победы на конкурсах мастерства?

— Меня просто задарили. Именные часы, путевка в Пицунду. Кавказ, море, сосны, все такое неожиданное. Я и задумалась. Кто я? Рабочая, каких миллионы. Если хотите, живое продолжение машины. Я и на такое определение согласна, оно не хуже других. Но страна заботится обо мне, рабочей. Значит, не пустые слова о том, что я хозяйка всему, что вокруг меня. Ну, а звание хозяйки к чему-то обязывает, правда? Вы можете мне не поверить, но я думала об этом среди курортной роскоши. Вот откуда мои четыре станка. А мне за них, за то, что высоко взошла, платье — в лоскутки! Не высовывайся! Были бы наши партийцы на высоте, разве случилось бы такое? Да они должны не глаза на меня пялить, на диковинку кишлачную, а засучить рукава и встать за меня стеной. Но нашей Галине Дмитриевне ничего не надо.

«В этом суть, с этого надо начинать», — сделал зарубку в памяти Ракитин. А Шоире сказал:

— Пицунда! Возвышенное состояние души, красоты, соблазны. Странно, что грузины не умыкнули вас.

— Они — кавалеры одного дня, я же ценю в людях постоянство. Вы сами знаете, как называют женщину, которая не отличается постоянством.

Их взгляды встретились, и он подумал, что для нее, наверное, не существует запретных тем.

— Почему бы не собрать всех ваших вязальщиц в одну бригаду? — предложил он. — Работайте себе на единый наряд, ведите общее хозяйство.

— Вы повторили мою мысль. Я это предлагала. Мне заявили: рано, не опережай события, тебе и так больше всех надо, ты как бельмо на глазу, это может плохо кончиться. Столько всего накидали в мою корзинку, и все черное.