Юрий Стрехнин - Выходим на рассвете

— Пришли! — остановился шедший впереди Хорак. — Глядите, товарищ Самуэли.

Хорак подвел Самуэли к углу дома. Тот, осторожно высунувшись, выглянул, обернулся к Гомбашу:

— Видите?

Гомбаш посмотрел из-за плеча Самуэли: на противоположной стороне улицы длинное трехэтажное здание, в срезанном углу фасада видна широкая застекленная дверь с полукруглым сводом. Неподалеку от нее стоит броневик, два его пулемета нацелены вдоль улицы. В беловатом свете начинающегося утра в просвете между днищем броневика и мостовой заметны две или три пары неторопливо переминающихся ног.

— Надоело сидеть, прогуливаются, — шепчет Самуэли в ухо Гомбашу. — Значит, дверь в броневик открыта. А мы без шума, рывком…

Они вернулись к бойцам, ожидавшим их, наскоро объяснили задачу. Самуэли вынул маузер, молча поднял его, зовя за собой.

Топот ног бойцов, стремительно перебегающих улицу, видимо, услышали возле броневика. Оттуда донесся испуганный, растерянный возглас, что-то лязгнуло — может быть, успели захлопнуть дверь?

Но лишь несколько секунд понадобилось, чтобы пересечь улицу и достичь броневика. Гомбаш подбежал к нему в тот момент, когда внутрь протискивался здоровенный детина в сбившемся набок кожаном картузе. Остальные из команды, видимо, уже успели заскочить в броневик. Несколько рук сразу выдернули детину назад из дверцы… Кто-то из бойцов тотчас же нырнул в нее. Внутри стального короба броневика гулко хлопнул выстрел, раздались крики, послышалась возня. Гомбаш хотел просунуться в открытую дверцу, но туда, опережая его, втиснулся еще один боец. Тотчас же из броневика, сбив Гомбаша с ног, кубарем вывалился на мостовую человек в широченных галифе и в задравшейся на голову гимнастерке. В руке его был зажат наган. Он крутнул им, целясь в еще не успевшего подняться Гомбаша, — прямо в глаза ему смертно глянул черный зрачок револьверного ствола. И тут же руку с наганом отнесло куда-то в сторону — это Хорак успел ударить по ней прикладом. На детину навалились, обезоружили. Гомбаш вскочил.

Сверху из окон почтамта стукнул винтовочный выстрел, другой, третий… Вместе с двумя пленными бойцы укрылись за броней. Увидев рядом с собой Хорака, Гомбаш, еще не переведя духа, сказал ему:

— Спасибо, дружище! Ты меня спас…

— Чего там!.. — улыбнулся Хорак.

Скрежетнув, одна из башен броневика круто повернулась в сторону почтамта, и хлопки винтовочных выстрелов перекрыл оглушительный грохот пулеметной очереди: на счастье, кто-то из бойцов, из тех, что вломились в броневик, оказался пулеметчиком.

— Вперед!..

Самуэли, размахивая маузером, выбежал из-за броневика, устремляясь к подъезду. Гомбаш и Хорак ринулись следом. Туда же, к подъезду, спешили и остальные. А сзади все бил и бил пулемет броневика. И слышно было, как его пули с воем раздирают воздух над головами атакующих. Возле Гомбаша, на камнях мостовой, раз и два громко щелкнуло. Он успел подумать: «Из окон… Добежать бы!..» Вот уже в двух-трех шагах полуоткрытая дверь. В ней мелькнули фигуры в гимнастерках и кожанках, с винтовками. Эсеры! Сверкнул огонь выстрела. Кто-то рядом с Гомбашем с ходу выстрелил тоже. Фигуры в дверях метнулись назад, исчезли. Вскинув винтовку, Гомбаш вбежал в дверь. Возле, слева, промелькнул Хорак, рядом вбегали остальные…

Лестница, ведущая наверх. Впереди, на ступенях, мелькают убегающие ноги в сапогах и обмотках.

— Наверх! Там телеграф! — слышен голос Самуэли. Оглушительно гулко в лестничной клетке раскатываются выстрелы. Скорее на второй этаж! Перескакивая со ступени на ступень, чуть не запнувшись о брошенную кем-то из мятежников винтовку, Гомбаш достиг площадки второго этажа, обгоняя товарищей. Дверь на площадку распахнута настежь, в ней теснятся мятежники, почти все в военной форме, у каждого — винтовка, но на лицах — растерянность, нерешительность… Один из них вскидывает приклад к плечу…

— Сдавайтесь! — первым вырывается к двери Самуэли, рука с маузером вытянута вперед. Мятежника, который целился, кто-то из своих толкает под руку, он не успевает выстрелить.

— Сдавайтесь!..

С гулким стуком падают на каменный пол лестничной площадки винтовки.

— Сдаемся, братки! Сдаемся, товарищи!..

— Хорош товарищ! — бросает в ответ один из бойцов. Вслед за Самуэли и догнавшим его Гомбашем, оттесняя оторопевших мятежников, интернационалисты протискиваются в дверь. Большая комната с высокими окнами на две стороны, на столах поблескивают медью телеграфные аппараты. Телеграфисты, кто в штатском, кто в военном, с тревогой смотрят на ввалившихся в аппаратную бойцов с винтовками, кое-кто из телеграфистов не выдерживает, бежит к двери в дальней стене.

— Спокойно! — Самуэли на середине аппаратной. В руке его все еще зажат маузер, он сует его в кобуру. — Спокойно! Прошу оставаться у аппаратов, вам ничто не угрожает.

В окна заглядывает утреннее солнце. День, наверное, будет ясным.

Гомбаш оглядывает зал. Кажется, все бойцы его отделения здесь. А где же Хорак? Ведь рядом был в дверях…

Где-то снаружи грохает граната, слышится несколько выстрелов. Это не с улицы — со двора… Подбежав к окну, ведущему во двор, Гомбаш толкает створку — может быть, надо поддержать своих огнем отсюда? Нет, уже не требуется, из окна видно: латышские стрелки — рослые белокурые парни, держа винтовки наперевес, собирают в угол двора разномастно одетых мятежников, уже безоружных — их винтовки валяются по двору. Два или три латышских стрелка собирают их, ставят рядком, прислоняя штыками к стене. Значит, все кончено, победа в почтамте полная…

— Вот, полюбуйтесь! — говорит Самуэли подошедшему к нему Гомбашу, протягивая бланк, исписанный размашистым почерком. — Видите? Левоэсеровские главари уже разослали по телеграфу во все города приказ: не исполнять распоряжений Ленина и Свердлова. Отдам эту депешу Куну, пусть покажет товарищу Ленину! А телеграф сейчас начнет передавать ленинские распоряжения!

— Поздравляю с полной победой, товарищи! — слышится громкий, радостный голос Куна, он только что вошел в аппаратную. — Мы уже сообщили о победе по телефону в Кремль, и Владимир Ильич благодарит нас! Кое-кто из эсеровских бунтарей пытался убежать из почтамта на автомобилях, но латышские стрелки их перехватили. Латыши получили новое задание и уходят, а нам поручено остаться здесь, охранять почтамт, — Кун обвел взглядом собравшихся. — Командирам — поставить караулы. Всем свободным от постов — отдыхать!

Лицо Куна посуровело, он снял шляпу.

— Товарищи, победа не далась даром… При штурме убит наш товарищ и соотечественник Антал Хорак…

…Под вечер того же дня Гомбаш, вместе с товарищами по отряду, стоял, сняв фуражку, у могилы, которую они только что вырыли возле Кремлевской стены. Хоронили Хорака и других, погибших в разных местах при подавлении мятежа. Над могилой, растянутое по стене, свисало красное полотнище с черной каймой. Некрашеные, наспех сколоченные гробы стояли на рыхлой земле у края могилы, и на каждом лежала солдатская фуражка с красной звездой. Гомбаш, опустив голову, смотрел на крышку гроба, третьего с края. Антал Хорак… «Меня спас, а сам… А я и не заметил, как это случилось с ним. Может, сумел бы и его выручить…»