Алим Кешоков - Восход луны

— «Косой луч»? Отлично. Я же говорю, поэт у нас зря пропадает. — Фуад наморщил лоб. — Только объясни, почему «Косой луч»?

— Видишь, свет через окно падает в камеру, луч его перемещается по полу, как часовая стрелка. Присмотрись — луч косой. Что высвечивает этот косой луч, то мы и видим. Он наша единственная связь с небом, с солнцем, со свободой, он один поддерживает в нас надежду. По нему мы узнаем, когда наступает день… Газета — тот же самый лучик света во мгле.

— Убедил, убедил, лучшего названия не надо. Думай дальше, бумагу я беру на себя. Это уже мой талант.

— Кстати, ты не слышал старинной легенды о талантах?.. Пророк раздал трем крестьянам таланты. Одному — пять, другому — два, третьему — один и сказал: «Живите, не поминайте меня лихом, а я посмотрю, как у вас пойдут дела». Тот, у кого было пять талантов, за год прибавил еще пять. Трудяга, значит. И тот, у кого два, на циновке не лежал. Нырял, видно, в море, добывал жемчуг. Удвоил свои таланты. Третий же, лентяй и лежебока, свой талант закопал, чтобы он не пропал, а сам бездельничал, как мы с тобой тут.

— Ну, ты сочиняешь.

— Аллах мне свидетель, все как в легенде. Ты слушай, слушай. Пришел пророк требовать отчета у феллахов. Первого выслушал и говорит: «Молодец, я дал тебе мало, ты способен на большее. Я найду тебе крупное дело». Второму сказал то же самое, А на третьего поглядел с презрением: «Ты отлежал себе бок, а талант твой в земле только потускнел. На тебе суму, иди на все четыре стороны…» Какой вывод?

— Какой?

— Чтобы не потускнел твой талант, надо его пустить в дело.

— Тебя бы председателем акционерного общества. Дал бы ты фору моему раису…

— Ладно, Фуад, только учти: выпускать в тюрьме стенгазету… Знаешь, что за это может быть? Секим башка. — Шаукат приподнял подбородок, пальцами изобразил нож. Но Фуад лишь усмехнулся.

Вместе с лучом зари в камеру проник далекий голос муэдзина, призывавшего правоверных на утренний салят. Спавшие зашевелились, поднялись и, выстроившись в ряд, повернув лицо в сторону Мекки, зашептали про себя молитву. У них это получалось синхронно даже без муллы.

Фуад и Шаукат не собирались молиться. Шаукат, например, считал кощунством совершать салят без омовения. Коран разрешает умываться песком, если нет воды, но где тут взять даже песок? Воспользовавшись тем, что обитатели камеры, сбившись в кучу, сосредоточились на молитве, Фуад отправился искать бумагу. Поиски его увенчались успехом.

Первый номер «Косого луча» вышел на куске сероватой оберточной бумаги, покрытой большими масляными пятнами. В ней кому-то из узников принесли передачу. Бумага к тому же была мятой. Но Фуад оказался мастером на все руки. Лежа на полу, долго разглаживал бумагу, потом «проутюжил» эмалированной кружкой. Времени, слава аллаху, у них было предостаточно, и тюремный «издатель», коим себя теперь в шутку именовал Фуад, делал свою работу не торопясь, тщательно, не помышляя о том, какой бедой может обернуться их веселая затея. Всерьез об этом не думал даже Шаукат.

Шаукат и Фуад решили скрыть газету от товарищей по несчастью, пока она не будет окончательно готова. К тому же мало ли какие люди сидят в их камере… Бывают и «подсадные утки» — провокаторы. Об этом Шаукат предупредил своего «репортера», который, подсаживаясь к заключенным, заводил с ними душевные разговоры. Многие были готовы излить свою боль, радовались, что нашелся человек, пожелавший выслушать то, чем не поинтересовался суд. В суде, видимо, было не до разговоров: «Схватили тебя во время беспорядков?» — «Да, но я ходил по поручению хозяина». — «Это нас не интересует». Вот и все правосудие… Но это был «взрывной» материал, писать о нем опасно. Фуад поэтому искал более спокойных тем.

Вскоре по камере пошла молва: стенная газета!

Фуад, не выпуская листка из рук, объяснял: «Во время прогулки подсунули». Он неизменно заботился о плате за чтение или «погляд», даже требовал денег вперед, иначе не давал читать. Популярность газеты быстро возрастала. Пока одни, отойдя в угол, читали «Косой луч», другие томились в очереди, установленной Фуадом. Впервые в камере послышался смех. Люди минутами забывали, что они в тюрьме, громко повторяли понравившуюся им фразу, просили еще раз показать карикатуру, веселились, обнаруживая бесспорное сходство рисунков с оригиналами. Находились, конечно, и ханжи, видевшие в затее Шауката грех и предсказывавшие за него божье наказание. На них, однако, никто не обращал внимания. Газета имела такой успех, что практичный Фуад решил увеличить плату за чтение. Тоскливая монотонность тюремной жизни нарушилась. То тут, то там вспыхивали жаркие споры.

Гвоздем номера была конечно же статья о шарте, которую автор рассматривал как источник зла, подстерегающего каждого парня или девушку. В подтверждение приводились данные, не опубликованные ни в каких документах. Шаукат сохранил их в памяти еще с тех времен, когда писал свою «Декларацию». Он называл цифры, обозначавшие общее количество девушек и парней в какой-нибудь деревне, а против них проставлял другие: это было количество живущих там же старых дев и бобылей. На вопрос, почему все эти люди остались одинокими, следовал однозначный ответ: из-за шарты. Автор статьи повторил фразу, из-за которой угодил за решетку, и написал, что отмена шарты — это требование времени и законодательные органы должны подумать над ним. Под рубрикой «За что мы сидим» приводились факты из жизни осужденных. Неправильных приговоров было с лихвой, хватит на много номеров.

По просьбе Фуада Шаукат нарисовал карикатуру: на фоне строящегося завода стоит высокомерный англичанин. Рядом с ним большая плетеная корзина с человеческими языками, на которых написано: «английский». В очередь к англичанину выстроились молодые арабы. Англичанин у каждого вырывает его собственный язык и вставляет язык из корзины. Обладатели нового языка бегут на завод, а те, что, видимо, не пожелали подвергнуться экзекуции, до изнеможения вкалывают на заводском дворе. Карикатура вызвала живейший интерес, заключенные готовы были платить отдельную плату, за то, чтобы посмотреть ее еще раз.

Под шапкой «В земном аду» автор стенгазеты поместил зарисовки из тюремной жизни. В облике могучего ивлиса, служителя ада, перед читателями предстал начальник тюрьмы; к ногам его штабелями сложили узников, точно поленья, и он, словно заправский кочегар, бросал их в топку, а надзиратели глядели в глазок, похожий на тот, что сделан на дверях камер, как несчастные пляшут в аду.

Слух о бомбе, взорвавшейся в недрах «земного ада», вскоре дошел до тюремного начальства. Последовал обыск, и газета попала в руки властей. В тот же день Шауката вызвали на допрос. Дело оказалось весьма серьезным. Фуад напрасно прикидывал, что после выпуска еще нескольких номеров они смогут покинуть каменный мешок с кругленькой суммой в кармане, на которую им удастся даже прожить первые дни после освобождения, пока не подвернется работа: ведь обоим мучиться в каменном тюремном аду оставалось совсем немного.