Алим Кешоков - Восход луны

— За дом дадут гроши. Нужно поступить иначе. У меня и в деревне и во всем нахияте знакомых полно. Я обойду их, все хоть сколько-нибудь да дадут. Наберу, уверен, круглую сумму. Рири все знают и все жалеют сироту.

— Правду говорят: ум хорошо, а два всегда лучше.

— Не мешкай только, оформляй документы и сегодня же подай заявление с просьбой направить больную сестренку на лечение. Я займусь деньгами, но прежде всего пойдем за справкой, где будет говориться, что Рири — твоя сестра. Староста же не знает, откуда Рири появилась у покойной Уммы-Джамилии. Я подтвержу, что ты брат Рири. Дело завертится, как водоподъемное колесо в сильный паводок.

Через час Фуад отбыл со справкой, скрепленной печатью и подписью старосты села. Абд Ур-Разак пошел «побираться». К сожалению, мулла роздал деньги, сбереженные старухой на похороны, а они больше всех нужны были именно сироте. Дома у Рири, кроме кур, никакой живности не было, значит, придется еще покупать барана или козу на поминки. Надо упросить феллахов, объяснить, для чего нужны деньги. Может, сжалятся над бедной девочкой… Есть смысл сходить и к раису — директору общественного магазина, на доходы от которого существует школа. Старый раис, правда, не слишком щедр на всякие милостыни…

Весть о предстоящем отъезде Рири в Болгарию разнеслась по сарифу мгновенно и взволновала деревню не меньше, чем в свое время знаменитая декларация о шарте. Тут же родилась легенда: до Софии дошла весть о красоте Рири и профессор-глазник сам захотел лечить больную. Сразу же возникли и злые сплетни: все это, мол, дело рук городского парня. Женившись на Рири, он завладеет кладами покойной тетки. Нашлись даже доброхоты, призывавшие выдворить Фуада из села, пока он не обесчестил бедную девочку. Словом, все суетились, переговаривались, спорили, а Фуад тем временем увез Рири.

Забегая вперед, приводим письмо, полученное Шаукатом из Софии:

«Дорогой друг!

Я пишу эти строки не чернилами, а слезами, но то слезы радости. Ты знаешь всю мою жизнь, в ней было хоть отбавляй тревог, забот, печалей, а радости почти не было. А теперь… Теперь я слышу трепет крыл птицы счастья; она села мне на плечо. Я боюсь даже говорить об этом. Я замер, не дышу, чтобы неосторожным движением не спугнуть птицу. Ты поймешь меня сразу — Рири прозрела: она видит мир, она видит меня. О волшебство медиков! Не в Мекку надо ходить, а сюда, в больницу, где люди в белых халатах творят чудеса. Им надо поклоняться, их уму и рукам. Ты поэт, ты должен воспеть это чудо. Найди самые сокровенные, самые точные слова. Огненные слова, которые обожгут сердца.

Бедная Рири не верит своему счастью: «Фуад, неужели я снова вижу! Мир, люди, краски, свет, тени — все как полтора года назад, ничего не изменилось!..» Обо мне она сказала: «Я думала, ты выглядишь иначе». Но, по ее словам, я гораздо симпатичней, чем она себе представляла.

Отслоение сетчатой оболочки глаз в результате травмы — так определили доктора ее недуг. Бедняжке пришлось перенести сложнейшую операцию. Это была поистине ювелирная работа. Она не почувствовала боли, зато я, пока ее оперировали, чуть не поседел от переживаний.

Теперь все позади.

Пожалуйста, ответь мне стихами. Ты говорил, что поэзию рождает большое горе или большая радость. Горя у нас с тобой хватало, теперь пришла радость. О, если бы я сам умел слагать стихи!

Рири, видимо, вернется не скоро. Она будет учиться здесь и станет медсестрой. Я ей все советую учиться на стюардессу, а она не хочет. Может, она и права. Зачем нам обоим летать?.. На каникулы приедем вместе. Теперь нас ничто разлучить не сможет. Рири сказала: «Не возьмешь меня в жены, возьми служанкой, дай хоть чем-нибудь отплатить тебе за все, что ты для меня сделал». Смешная, правда?

Рири скоро выпишется и сразу возьмется за учебу. Наверное, начнет с подготовительных курсов. Болгарский она осилит быстро. Я в нее верю.

Как ты живешь? Как Фарида?

Обещаю тебе, старшему брату, как только приедем домой, сыграть пышную свадьбу. Жаль, не пришлось мне быть кахвачом на твоем торжестве. Опыт бы пригодился. А Фариде, милой моей сестре, передай сердечный салам от нас с Рири. Видишь: я нашел свой жемчуг, и не перламутровый, не белый, как предсказывала Фарида, а самый дорогой — черный.

Напишешь поэму — я ее напечатаю в стенной газете. Мы с тобой выпустим такую газету, и глотать бумагу не придется.

Обнимаю два раза: за себя и за Рири.

Твой брат Фуад.

P.S. Рири не может подписаться под письмом: у нее еще повязка на глазах. Но под следующим письмом — обещаю — будет две подписи. Ассаламу алейкум!..».

Вернемся теперь к более ранним событиям. Последние два дня перед отъездом Фуад не знал ни сна, ни отдыха — пришлось снова взять напрокат машину, чтобы успеть сделать все дела. А каким молодцом оказался Абд Ур-Разак! За сутки он собрал немалую сумму денег. В болгарском посольстве с пониманием отнеслись к просьбе Фуада. Сам он несколько раз намеревался заскочить к Шаукату за советом, но не смог, и, честно говоря, хорошо, что так вышло. Благополучию влюбленных внезапно пришел конец. Поздно вечером того же дня Шауката арестовали, не предъявив ему при этом никаких обвинений. Ордер на арест был подписан Садыком.

События разворачивались с такой же быстротой, с какой паломники носились в Мекке от холма к холму. Узнав, что Шауката вновь упекли за решетку, Джагфар развил бурную деятельность. Он подготовил большую статью о путешествии Исмаила с новыми фотографиями, изготовил оттиск и положил в карман, а набор запер в сейф. Статья называлась «Паломничество по принуждению?». Джагфар решил поставить в тупик Исмаила и его брата. В статье среди прочего говорилось:

«…Допустим, судья Исмаил не желал совершать паломничества, допустим, кто-то заставил его это сделать. Но возникает и другой вопрос. Почему шариатский судья сам не хотел исполнить то, что, как известно, является долгом каждого правоверного? Если же он против паломничества вообще, то ему, видимо следует оставить судебное поприще и открыто заявить о своих взглядах. Мы-то, разумеется, уверены, что судья Исмаил отправился в паломничество по доброй воле, но тогда нечего искать похитителей, нечего обвинять невинных людей. Получается, что паломничество — какое-то запретное, ненужное дело…

Когда думаешь обо всем этом, возникает еще один естественный вопрос: «Не слишком ли много берет на себя Садык?..»

Не надо было большого воображения, чтобы предвидеть, как расхватали бы газету с такой статьей. Джагфар знал: его читателям всегда нравится, когда критикуют богачей, представителей власти. Шум по городу в таких случаях поднимается великий. Недаром бизнесмены заранее норовят откупиться от редактора, пронюхав об острой статье, готовящейся к печати. Джагфар знает, как это делается. Он, бывает, и не собирается публиковать фельетон или репортаж из зала суда, но потихоньку распускает слушок о нем так, чтобы он дошел до заинтересованных лиц. Те сами мчатся к Джагфару и на коленях умоляют принять мзду. Джагфар великодушно идет навстречу просителям. Стороны клянутся в искренней преданности друг другу.