Владимир Разумневич - Чапаята

Он выдернул кол из плетня, взмахнул им, как саблей, показал на заросли крапивы:

— Вот они, белогвардейцы!.. Слушай мою команду! Сашка с эскадроном обходит врага с левого фланга. Аркаша с полком наступает с правой стороны. Мой отряд атакует в середине… В атаку марш-марш!

Домашняя армия Чапая понеслась к плетню, где особенно густо разрослась крапива. Сыновья что есть мочи кричали «ура!». Саша топтал «врага» ногами, Аркаша рубил палкой.

И вот жгучая крапива придавлена к земле, порублена, повержена в прах.

Сражение закончилось. Клава, Верочка и Лима стояли на крыльце, смеялись и во все ладоши хлопали победителям.

Василий Иванович оглянулся, вытер взмокший лоб рукавом:

— А лихо мы белую гвардию, а? — спросил он. — Вон сколько врагов поубивали! Целые горы! Придется, видно, территорию от крапивы очищать. Заодно и остальной мусор уберем.

Пока Саша относил в дом наганы и саблю, Василий Иванович приказал Аркашке и дочуркам построиться в одну шеренгу. Малыши вооружились метелками и встали вдоль завалинки.

— На уборку территории шагом марш, — скомандовал отец. — Чтоб ни одной соринки!

— А про меня-то забыли! — послышалось с крыльца. — Я тоже хочу двор подметать.

Чапаев обернулся и увидел Сашу. Сын важно выпячивал грудь. Рядом с боевой медалью и красным бантом у него на рубахе висели три Георгиевских креста.

— Не успели врага разгромить, а уже награды! Откуда они у тебя? — спросил строго отец.

— Из маминого сундука. Она всегда, когда ты на фронте, ордена нам показывает.

— Ишь ты… Все еще хранит, значит.

Чапаев подошел к Саше и стал отцеплять с рубахи кресты и медаль. Подержал их на ладони и сунул в карман:

— На отцовской доблести далеко не уедешь. Свою заимей! А двор можно убирать и без наград…

Саша подметал бойчее всех. Шаркал размашисто, усердно, так, что прутья у метлы трещали и ломались. Отца (он граблями собирал мусор в кучу) в клубах поднятой пыли вовсе не стало видно. Аркаша прикрывал лицо ладонями и чихал на весь двор. Сестренки ругались на Сашу, который все время теснил их и мешал подметать тропинку. Чтобы окончательно не задохнуться пылью, они убежали на другой конец двора. Но Саша не оставил их в покое, — закончив уборку своей территории, он пришел помогать сестренкам. Земля окуталась новым пыльным облаком. И сестренки стали чихать громче Аркашки.

Отец вывез на тачке остатки мусора в овраг. Прошелся по тропинке, осмотрел двор. Придраться было не к чему. Удовлетворенно сказал:

— Поработали славно! Теперь, Чапаята, марш умываться! Мать всех вас за труд щами отблагодарит. А Сашке за особое усердие награду вручаю. Получай!

И он прицепил возле алого банта на груди сына сверкающую медаль.

Дети с отцом вернулись в избу, сели за стол обедать. В тот год с питанием в стране было худо — война разорила народ. Не хватало хлеба и в семье Чапаева. Перед обедом отец положил каждому из детей по ржаному кусочку. Старшему сыну досталась горбушка.

Саша был очень голоден. Он схватил хлеб еще до того, как мать подала щи.

Горбушка оказалась черствой, не поддавалась зубам ни в какую! Тогда он стал долбить ее ножом. Хлебные крошки разлетались в стороны.

Отец глянул на сына с укором, сказал:

— Хлебом не шутят!

— Я не виноват, что горбушка не жуется, а только крошится, — ответил Саша.

— Крошка тоже хлеб. Белые воюют против нас не только ружьями и пушками, но и хлебом.

— Буханками пуляются? — засмеялся Аркашка.

— Они не такие глупые, как другие озорники! Белые себе загребают весь хлеб подчистую, прячут зерно в лесах и на задворках, закапывают в землю. На прошлой неделе наши красноармейцы раскопали на огороде у кулака десять мешков с мукой.

— И что они сделали из муки? — спросил Аркашка. — Напекли пирогов?

— Нет! Красноармейцы десять мешков муки и другой хлеб, отобранный у богатеев, — весь до последней крошки — погрузили на поезд и отправили в город. Там сейчас голод. Сегодня на митинге наши красноармейцы приняли решение: хлебный паек, который отпустят им на обед, отдать голодающим детям. И я тоже буду есть щи без хлеба.

Жена Василия Ивановича принесла из кухни миску. Поставила ее на стол.

Аркашка взял в руку ложку, а кусочек хлеба отодвинул от себя подальше.

И Клава отдала свой ломоть отцу.

— Обойдусь без хлеба! — сказала она.

Лима и Верочка тоже отказались от своих кусочков.

— И я обойдусь!

— И я!

А у Саши от горбушки остались лишь мелкие крошки в горсти. Он протянул их отцу:

— Возьми мои крошки… В следующий раз, когда мне дадут новый кусок, я его весь отдам, как ты свой паек.

Отец одобрительно кивнул головой:

— Это вы хорошо придумали. Крошка по крошке — и наберется целый каравай.

Он сгреб куски в кучу, положил сверху свою ржаную порцию:

— Кому прикажете хлеб отдать?

— Голодным детям, — подсказал Саша.

— Тем, у которых папы на фронте, — дополнил Аркашка.

— Ну что ж, правильное решение! Мы, пожалуй, так и поступим.

Отец снова разделил хлеб на пять равных долек и сказал весело:

— На кого какой кусок глядит, тот и берите!

Малыши недоуменно переглянулись.

— Что же вы? Смелее! — сказал отец. — Али вы не голодные? Али папа ваш не фронтовик?.. А раз так, то красноармейский паек принадлежит вам по законному праву.

И он придвинул хлеб ближе к детям.

Захватили белочехи Николаевск и стали по домам шнырять — не прячутся ли где красноармейцы? Первым делом заглянули на чапаевскую квартиру. Там, конечно, пусто. Тогда они вывесили на улицах приказ: всякий, кто попытается укрыть семью красного командира, будет расстрелян без суда.

До самого вечера просидела Пелагея Ефимовна с детишками под железнодорожным мостом. По нему раз за разом проносились, громыхая, поезда. Когда стемнело, Пелагея Ефимовна подалась с детьми в лес. Вышли они на дорогу, а там — вражеский патруль. Юркнули в какой-то двор. Притаились.

Из дому показался человек в куртке — железнодорожник. Посмотрел удивленно на незваных гостей и вдруг сказал:

— А я вас знаю! Вы — Чапаевы. Вас белые по всему городу ищут.

Пелагея Ефимовна испугалась и попятилась с малышами к выходу.

— Да вы не бойтесь. Заходите в избу, — сказал хозяин.

Он плотнее задвинул засов на калитке и повел их в сени.

— Чехи ко мне утром наведывались, — сообщил он. — Теперь вряд ли нагрянут.

— А вдруг? — усомнилась Пелагея Ефимовна. — Из-за нас и вам придется страдать. Уж лучше где-нибудь схоронимся поблизости…

— У вас вон какой хвост, — кивнул хозяин на малышей. — С ним разве упрячешься? Нет уж, пусть у меня останутся, если не возражаете. Кому знать, чьи это дети? Не беспокойтесь за них. Уберегу. Да и вам не следует показываться. Спрячьтесь в подполье.