Владимир Разумневич - Чапаята

— Немудрено начать, мудрено закончить, — усмехнулся моей самонадеянности седой чапаевский боец. — Нас, стариков, ты, кажись, всех навестил. А про молодых-то вовсе забыл. Ты к бывшим чапаевским разведчикам ступай — их в селе предостаточно. Своими глазами убедишься — один к одному! Орлы! Прямо хоть снова в бой! По сей день в колхозе работают, всем прочим трудящимся пример подают. Вот так-то. В нашем полку, было б тебе известно, мы целый отряд из юных разведчиков образовали. Лихие, безбоязненные парнишки! По тылам колчаковским шастали, ценные секретные сведения добывали и обо всем начдиву Чапаеву докладывали. У Василия Ивановича такой излюбленный маневр был: нагрянуть на врага неожиданно, исподтишка, чтобы он и опомниться не сумел, и сражение с неприятелем вести по-хитрому, осмотрительно, в дурацкое положение его ставить. А чтобы действовать с таким умным расчетом, надобно заранее знать, где и в каком количестве разместились вражеские части, разгадать, какие боевые планы у них, куда намерены двинуться дальше. Без таких сведений хитрый маневр не учинишь. Вот и направляли мы в тыл к неприятелю своих разведчиков. Составляя план наступления, Чапаев непременно опирался на донесения разведчиков и при их содействии такие неожиданные и смелые удары по белому войску наносил, что победа всякий раз была за нами, за чапаевцами. Так что бывалым разведчикам есть что вспомнить. Коли про наши подвиги надумал писать, то к ним поди, к разведчикам. У них и память острее, и грамотность в советское время постигли. Они тебе всю нашу сулакскую историю как на ладони преподнесут: Чапай привечал молодых-то.

— Так-то оно так, — осторожно заметил я, — но ведь с той поры, посудите сами, более полувека прошло. Сомнительно, чтобы чапаевцы молодыми остались.

— А ты не сумлевайся. Народ у нас какой? Хитрющий, настырный, пронырливый народ, скажу тебе. Крестьянской закваски. Они, ежели надобно, на прямой обман пустятся.

Я не понимал, к чему он клонит, о каком обмане речь ведет, и решительно вступился за земляков:

— Это вы уж слишком… Я знаю…

— Чего ты знаешь? Ничего ты не знаешь! — перебил он меня. — Чапаев на что шустрый и зоркий мужик был, одним взглядом мог дать цену человеку, но и его иные наши сулачи вокруг пальца обводили.

— Как так? — удивился я.

— А вот так. Петьке Козлову и четырнадцати не было, а он семнадцатилетним прикинулся. Ивашка Щенников, Лешка Кулешов, Ваня Зайцев, да и другие многие себе по одному-два годка накинули, чтобы, значит, в чапаевскую дивизию попасть. Моложе семнадцати не брали. Вот они и жульничали… А ты — лишнего наговариваю! Я-то поверней твоего знаю, какой у нас в селе народ живет. Если есть мужик постарше семидесяти, можешь не сумлеваться — самый натуральный чапаевец!

Я послушался совета ветерана-чапаевца. Когда встречался с кем-нибудь из пожилых колхозников, исподволь, чтобы самому не попасть впросак и не смутить человека, сводил разговор к гражданской войне и как бы между прочим справлялся, не доводилось ли ему служить у Чапаева. И всякий раз выходило — доводилось…

Я даже со счета сбился — сколько же в селе чапаевцев? А после разговора с директором местной школы Павлом Матвеевичем Шелухиным и вовсе запутался. Дело в том, что Павел Матвеевич еще совсем молодой человек, в чапаевские времена его на свете не было, но и тот, оказалось, — чапаевец…

Я решил, что Павел Матвеевич шутит, и быстро переключился на веселый лад.

— Ну конечно же, — заулыбался я, — в детстве мы все в чапаевцах ходили. Верхом на палку, шапку набекрень, ученическую линейку в руку и айда крапиву стегать: «Смерть белому Колчаку! Я — Чапай! Я шутить не люблю!»

Но Павел Матвеевич сказал вполне серьезно:

— Район наш как называется? Краснопартизанский! А колхоз — как? «Чапаевец»! Вот и выходит, что все мы — наши деды и отцы, которые здесь партизанили, у Чапаева в дивизии служили, их сыновья и внуки, которые теперь в колхозе «Чапаевец» работают и ходят в чапаевскую школу учиться, — все мы и есть чапаевцы. Как же нас еще назовешь?! — И лишь после этих слов улыбнулся. — Вот вам и «Я — Чапай! Я шутить не люблю!..» А мы и не шутим!

Любопытные истории, рассказанные теми, кто делал историю, я собрал в одну книгу и решил показать ее жителям других городов и сел, чтобы и они узнали о большой революционной славе маленького села.

Наш Чапай веселой удалью славился. Сам герой и других воодушевлял на подвиг. Конный ли, пеший ли — всегда Чапаев впереди. Перед неприятелем стойко держался, пулям не кланялся.

Он и нас, бойцов своих, учил не бояться опасности, не робеть даже тогда, когда вражья сила оказывалась раз в семь сильнее нашей.

— Одному хорошо против семерых воевать, — внушал он нам. — А вот семерым против одного трудненько. Семерым нужно семь бугров для стрельбы, а тебе — один. Один бугорок везде найдешь, а вот семь бугорков найти непросто. Ты один-то лежи да постреливай. Одного убьешь — шесть останется, двух убьешь — пять останется… А когда шестерых убьешь, то один уж должен сам напугаться тебя… Ты заставь его руки вверх поднять и бери в плен. А взял в плен — веди в штаб. Трусят только зайцы перед собакой, а боец Красной Армии ни перед кем робеть не должен!

Чапаевскую науку мы крепко усвоили. Гнали белых по всему фронту, дрались по-чапаевски отважно и лихо. Каждый стремился в бою поближе к командиру быть, не отстать от него.

— Главное, орлы, — говорил Чапаев, — в бою не теряться, носа не вешать. Веселый нрав герою не помеха. Храбрость с удалью под ручку ходит. Люблю и я, грешным делом, людей посмешить. Как вышутишь, так и выслужишь. Не верите? Могу доказать. Мне в германскую четырех «Георгиев» на грудь повесили. За что — спросите? А я так отвечу: за веселый нрав, за лихость в бою.

Справлялись мы у бойцов, которые в первую мировую войну вместе с Василием Ивановичем в одном полку служили, и они нам во всех подробностях поведали, как дело было, за какие заслуги Чапаев четырежды был награжден наивысшим солдатским орденом — Георгиевским крестом.

Так вот, было б тебе известно, Чапаев, попав на фронт, в первом же сражении отличился.

Русский полк тогда стоял у крепостных стен Ивангорода, а германский гвардейский резервный корпус — в устье речки Пилицы, притока Вислы. Весь день громыхала канонада. Лишь поздно вечером наступило затишье. Измученные солдаты стали засыпать. И тут Чапаев расслышал в междуречье, неподалеку от тропинки, ведущей к Висле, какие-то странные шорохи. Потом лягушки заголосили. Чапаев сразу смекнул: неприятель свободно может обойти полк, отрезать русских от реки. При таких мыслях какой же сон!

Побежал Чапаев к ротному и стал проситься в разведку. Тот разрешил, выделил ему десять солдат.