Александр Малышкин - Сочинения в двух томах. Том 2

— На чем?

— Знаете, на чем? Вот, например, барана достанем, ну как его, черта, сваришь на камнях? Так мы что: сена снизу, из долины, натаскаем, из сена костры жгем. Ох, колгота. Баран, конечно, наполовину сырой, с хрустом… Да это ничего, главное — сквозняки!

И помполит даже сейчас ежится, укутываясь потеснее в шинель. Через три минуты он уже крепко взят привычным походным сном. Закуривая, зажигаю спичку: в головах вижу хозяйственно сложенный ворошок помполитовского имущества: полевую сумку, наган, кружку с засунутым в нее куском хлеба и щербатую деревянную ложку, в которой — сэкономленный на завтра комышок масла. Помполитовское лакомство!.. Из перелеска доносятся шепотки, говорки засыпающей роты; вершина противостоящей горы, обугленно-черная, начинает постепенно загораться изнутри: с той стороны поднимается луна. Уютом безопасности, защищенности подернуты горы и ущелья зеленой Грузии, как туманом: подернуты и грушевые сады за каменными оградами, и локомобиль, заснувший на хрящеватом, недотрамбованном шоссе, и свистки лязгающих, грохотно пролетающих под уклон поездов с цистернами. Потому что Красная Армия не спит.

— Арр-рш!..

В гору проходят, с глухим топаньем, люди в длинных шинелях, неся тусклые вспыхи луны на штыках. В караул… Да-да, во всем подобие настоящего, грозового, которое еще придет… Командира роты зовут вполголоса к полевому телефону — это где-то бодрствует, мозолит мозги над оперативной задачей штаб полка… Через несколько минут окрик:

— Дежурный, передать кухням: завтрак должен быть готов к двум часам утра.

Рота в движении с рассвета.

Первые полчаса она идет по ровному шоссе. После сна, после плотного завтрака (котелок горячего борща и чай) блаженно разминаются в ходьбе нога и плечи. Засидевшиеся тела бойцов жадно наглатываются движениями. Плещет из ущелья ледяной холодок. Кусты напружились в глаза выпуклой влажной свежестью. Кажется, что в такой воздушной легкости отмахаешь десять — двадцать — тридцать километров, не останавливаясь.

Но вот рота свертывает по проселку, извивающемуся вниз, в глубину. Дорога суживается, переходит в ров, обжатый сверху каменными изгородями садов и посевов. С пригорка уступчато зияют навесами сакли. Желтеет развешанная под кровлями кукуруза, бродят телята. Жилой дымок летит в лицо.

Рота сдваивает ряды, с глухим топотом, с глухим жестяным погромыхиванием спускается глубже и глубже. Сзади она обозревается змеящейся рекой фуражек, винтовочных дул. На перекрестках комроты останавливает коня, пытливо озираясь, о чем-то советуется с помполитом. Опрашивают встречных грузин.

По боевому приказу рота должна занять и оборонять высоту 565.

— А где она?

Ветви раздвигаются над нашими головами, и впереди курчаво-лесистыми шатрами, подъемами и расселинами, целыми зелеными странами, вкось уходящими в небо, открываются потусторонние — за ущельем — горы. В высоких долинах цепляются пряди тумана. Не освещенные солнцем громады вершин хранят еще на себе сырую ночь.

— Вон та самая, — показывают рукой.

Далеко-далеко в стороне всплывает темно-зеленый, почти черный каравай вершины, господствующей над всеми остальными горными нагромождениями. Туман пли облака обтекают его белесым поясом. Говорят, что это и есть высота 565. Сколько же нырять до нее по кривым, вероломным тропам — десять, пятнадцать километров? В мыслях гнездится недоумение: из-за каких тактических соображений бросают роту на эту трудноподъемную, дикую высоту, зачем туда полезет противник?

Встречный стрелочник — грузин, в байковом пиджаке с красными кантами, охотно берется вывести нас на кратчайшую дорогу. Рота трогается за ним. Все чаще и чаще бьют источники из-под камней, изрытая кочками дорога сыреет, а потом переходит в сплошное тинное месиво. Приходится обскакивать ее по обочинам, по камням. Проводник сводит нас все глубже и глубже вниз, и все больше нарастает тревожное желание, чтобы поскорее окончилось это слишком легкое схождение: ведь за каждый шаг придется потом трудно расплачиваться вон там, на противоположной стене ущелья, где начнется подъем…

Наконец под ногами шипит и булькает горный ручей. Дно. Ниже спускаться некуда. Проводник отстает, пропуская мимо себя гуськом пробегающих по бревну и скоком берущих ручей красноармейцев. И ноги сразу тяжелеют.

Подъем.

Рота одолевает последние дворы селения. Грушевые кусты, кровли, синеватая ниточка ручья проваливаются вниз, становятся дном пропасти. Пропасть все растет, все расширяется за нами. Около часу крутимся проселком, а горы все в той же нетронутой далекости дымят своей зеленью.

И дальше и выше всех недосягаемой могучей горбиной плывет высота 565.

А вон горы, под которыми мы ночевали. Далеко же они откатились! Видна вся их толпа, с беловатыми от солнца вершинами и лесами, — они и теперь нам по грудь, или даже по пояс. А спереди все ближе надвигаются новые, сегодняшние, дышат в лицо мокрым холодом своих опушек. Луговая пологость кончается. Темное ребро кручи совсем близко косматится лесом.

Слышится негромкая долгожданная команда;

— Привал пятнадцать минут.

Красноармейцы сбрасывают скатки и сами валятся на них мгновенно. У многих рубахи на спинах черны от пота. Понятно: каждый тащит на гору груз в четырнадцать — пятнадцать кило да еще винтовку. Но не успел присесть, как начинается неугомонная возня, взаимные шлепки, борьба… некоторые увязываются в гущину лесную за сочной ледяной ежевикой. Молодняк осматривается вокруг задиристо-критически.

— Это что за горы! Вот на экспедиции…

И снова впрягаемся в строй. Подходит самое серьезное: лесная прогалина, которая почти стоймя стоит над нашими головами. Бойцы начинают всползать по глинистой выбоине тропы, грудями едва не задевая о землю.

— Вправо с дороги! — предостерегающе командуют сзади.

Первый взвод, только что выбравшийся на прогалину, валится вправо, по кустам, и заникает, — нет его…

В зените верезжит ослепительно-серебряный от солнца, (которого нам еще не видно) самолет. Красные ленты текут по ветру по обе стороны фюзеляжа.

Разведка противника.

Железное жужжание пропадает за зелеными вершинами… Рота вылезает из-под кустов, но мешкает двигаться вперед. Что-то опять с дорогой. Тропа оборвалась, прогалина поросла рыжей травой, без единого намека на человечий след. Командир с помполитом исчезли за гребнем, отыскивая дорогу.

Вот сверху кричат:

— Рота, направление на меня!

Опять лезут по отвесу, горбясь, опасливо прижимаясь поближе к кустяному окаймлению. Оглядываюсь: впереди всех пыхает щекастый, приземистый здоровячок, у которого, кроме скатки и мешка за плечами, прижат еще к груди чехол с ручным пулеметом; однако, встречая мой взгляд, парень весело лыбится.