Александр Малышкин - Сочинения в двух томах. Том 2

Их гнал невидимый циклон к морю.

Очнулись оба сразу — и комиссар и начразведот Михайлов, спец. Автомобиль без фонарей стоял где-то в лунном поле.

— Камера, что ль, опять лопнула? — крикнул спец.

Никто не ответил. Спец вылез, закрючив пальцы в рукава, запрыгал, ежась, около машины. Шофер темнел под колесами, как камень, вероятно, сидя на корточках, чинил. Невысокая луна сияла округло, по-волчьи; равнины лежали в мерзлом фосфорическом дыму, мутно и бездонно освещаясь вдаль. Ночь казалась не виданной никогда.

Спец уловил что-то ухом, прислушался. Из-под колес играл веселый звук:

— Ты никак, дружище, из радиатора сосешь?

Шофер, не вставая с корточек, пробурчал:

— Обнаковенно, согреться…

— А-а… это, брат, идея! Ну-ка, нацеди… Комиссар, эй, греться хотите?

Комиссар вывалился из кузова, неуклюже расставился по дороге, приземистый, косолапый. Спец уже тянул кружку.

— Там вон черный хлеб в чемоданчике, — вы с корочкой, с корочкой.

Комиссар выпил, яростно сплюнул.

— Керосинище…

Спецу было весело. Цедил еще, хохотал.

— Нынче святки, советские святки, комиссар, а? Тащите-ка!

Выпили еще по одной. Михайлов хотел по третьей, но комиссар по-начальнически запротестовал:

— Буде. Ехать надо.

Залез в кузов, завалился, видно, нацеливался опять сопеть до самого штаба. Спец стоял на ветру, закуривая, щелкнул крышкой часов.

— А где мы теперь, товарищ шофер?

Копаясь в темноте, что-то неразборчиво пробормотал, вроде:

— А пес его знает где…

Спец облокотился на машину, мечтательно покуривал.

— А знаете, комиссар, если бы полковнику Муранцову стало известно, что мы здесь с этими документами… пожалуй, не пожалел бы эскадрончика нам в тыл! И что это, черт, за местность?.. — И неожиданно в самое ухо спросил: — Вы шофера хорошо знаете?

— Шофер и все…

Комиссару разговаривать не хотелось, блаженно разломило всего, будто только что тысячу пудов перегрузил на субботнике. Накануне провели без сна всю ночь, провозившись в разведке с фельдъегерем полковника Муранцова и шифром. Теперь бы повернуться на бок, надвинуть малахай до усов, всласть утонуть с головой в дремотную приятную ерунду. А тут как назло спец бубнил без умолку, почувствовав, видимо, склонность к душевным разговорам.

— …Вот, вы говорите — спец. И слово-то какое куцо-халтурное придумали: спец! А вот этот самый спец нарисовал вам подробную дислокацию неприятельской дивизии и всех передвижений в ее тылу знаете как? — по одним намекам, обрывкам, слухам, по противоречивым ответам пленных, где другой увидел бы только безнадежную нелепую кашу. Здесь игра мозговых молний, творчество, а вы — спец! Разве не я нащупал, как перехватить эти документы, подобрал все до мелочи, вплоть до коллекции погон — картина? Вы знаете, что полковник Муранцов, пока это до него не дошло, вот здесь у нас со всей дивизией? А обо мне что вы знаете? Бывший офицер, начальник разведывательного отделения и больше ничего! А я, дорогой мой, юридический кончил. Когда вы еще мотались там где-то сторожем или пилили тес, я уже вашего Маркса от корки до корки, ночами напролет. У меня Маркс не на стенке, а в каждой мозговой извилине. Обидно, что все равно вам ничего не втолкуешь никогда! Думаете, что из-под палки. Спец ведь, а?

Комиссар тушей залег, молчал, посапывая.

Шофер чем-то потревожился, высунул спереди голову, глядел.

— Никак гудет… Эшалон, что ль, где?..

Стояла в мглисто-зеленоватом дыму ровная мерзлая ширь. Сбоку лилось что-то мутным горбом — не то даль земли, принимаемая глазом за ровную насыпь, не то далекая гора. Непонятное фосфорическое зарево полыхало за ней.

— Позвольте… — пригляделся Михайлов. — Что это там, видите? Селение, что ль? Черт, не могу представить карты…

Комиссар выпутал голову, тоже угадывал.

— Поезд…

— Поезд — вон откуда. Поезд двигается, а это нет.

Отчетливо и гулко погромыхивали из темноты лязг и мерные уханья. Глаза уже ждали — уже видели, как ползет убогий, запертый на ночь состав, в смрадных теплушках пронося спящих, натруженных, оборванных, разбросанных головами к прикладам. Над пустынной ночью еще раз висело грозное и молчаливое напоминание о войне, нищете, упорстве…

Шофер влез в машину, она рвалась, рокотала.

И вдруг выхватило крутящимися огнями из-за мутной горы. Царственно рыча, пала грудь чугунного, высочайшего, скрежеща, разрывая ветер. Огромные зеркальные, сияющие насквозь окна лились одно за другим, как бешеная карусель. На миг дикой внезапностью протаяли тюлевые занавески. Клонилась женщина в голубом сказочном тюрбане. Где-то трое в сияющем сквозном стекле пронеслись, медленно и дружественно куря, сверкая золотыми оплечьями. И мгла скакала по багровому следу, опять заваливала, глушила все…

Комиссар тряс остервенело шофера за плечо.

— Ты чего же, в какую нечистую силу завез, чертова голова? К золотопогонникам ведь в лапы завез!

— А я знаю?.. — мычал шофер.

Комиссар встал во весь рост, бурно почесал под малахаем и брякнулся опять на сиденье.

— Гони обратно.

— Подождите, — сказал Михайлов.

Голос был напряженно-спокоен. Возился с папиросой, раскуривая. Комиссар искоса увидел в пламени кусок обветренной щеки: зрачок за ней напрягался мыслью, сухо, жестко, замкнуто.

— Ясно, что мы прокатили через стык двух частей. Возвращаться наугад нелепо. Надо ориентироваться. У вас там в сумке, в материалах, есть погоны.

Он нервно затянулся раз, словно не решаясь договорить.

— Вот… — он пригнулся вплотную, — шофера пристрелить, что он… Я умею править.

— Да нет! — рванулся от него комиссар, — так это, дуралтай…

— Сомневаюсь. Хотя пусть. Мое мнение — ехать на город и по нему определиться. Расположение частей мне известно наизусть, нужно только точку. По стыку же прорвемся назад. Давайте погоны.

Комиссар подумал и начал расстегивать походную сумку. Спец, встав на корточки, помогал, чиркал спички одну за другой. Пальцы на ветру не сгибались, с трудом вкалывали и застегивали английские булавки. Спец сухо рассмеялся.

— Совсем святки, даже с ряжеными.

Он перелез вперед и, отодвинув шофера, сел за руль. Вдруг комиссар почувствовал на себе в упор невидимый гнетущий взгляд.

— Товарищ комиссар, спец будет сидеть к вам затылком. Так что, если заподозрите малейшее… понимаете?

Комиссар отвалился, молчал.

Машина врезалась в ветер, неслась в словно переменившихся враз, искаженных пространствах. Будто вверх ногами повисла луна. Погоны на плечах ощущались чуждо, стыдно, в каком-то ехидном смешке. Комиссар не выдержал и пустил тихонько матерном.

— …Святки!..