Геннадий Гончаренко - Годы испытаний. Книга 1. Честь

Горобец вскочил, вытянулся.

— Садитесь, товарищ капитан. В этом батальоне рота Аржанцева отстреляла упражнение на «отлично», а рота Петухова? Еле-еле натянула на «удочку». У Белоненко еще хуже. В роте старшего лейтенанта Вертя неудовлетворительная оценка. Возьмите физическую подготовку. На первом же километре марш-броска появились отстающие. По боевой тревоге батальон подымается восемь минут. Так дальше не пойдет… На совещаниях и собраниях говорим умные речи и даже с претензией на открытия! А штыковому бою обучаем на легких макетах чучел. Тронь у солдата лоб — сухой, а надо, чтобы спина была мокрая. Поменьше похвал, побольше честного усердия. Надо обучать и воспитывать людей так, чтобы они умели бы воевать…

За три недели работы полка Канашова оборудование лагеря заметно подвинулось. Среди леса, на расчищенной площадке, обозначилась ровные квадраты дощатых гнезд для палаток. Между ними, с боков и впереди их, опоясывали лагерные линейки, посыпанные золотистым песком. На концах передней линейки стояли грибки для часовых.

В спортгородке работа шла также полным ходом. На опушке высились три снаряда с лестницами и свисающими канатами, несколько волейбольных площадок, баскетбольные щиты, пока еще без сеток; будто хрустальные ворота, сверкали под солнцем никелированные турники, параллельно им стояли брусья, а поодаль «безголовые и бесхвостые кони», которых так особенно не любят новобранцы за трудности, доставляемые им при преодолении.

На вновь оборудованном стрельбище зазвучали первые перекатистые выстрелы.

При возвращении со строительных работ в часть среди командиров стихийно вспыхнул разговор об опровержении ТАСС в «Правде» от 9 мая:

«Японские газеты сообщали, будто бы Советский Союз концентрирует крупные военные силы на своих западных границах». ТАСС опровергало эти нелепые измышления.

— По-моему, — сказал Канашов, — это имеет прямую связь с опровержением, опубликованным в начале этого года. Тогда ТАСС опровергало, что немецкие войска перебрасываются в Болгарию с ведома правительства СССР.

— Я что-то не улавливаю связи между этими двумя опровержениями, — признался Савельев. — При чем тут немцы, Болгария и эти японские измышления?

Канашов улыбнулся.

— Германия подтягивает свои войска ближе к нашим границам. Война назревает…

— Не думаю, — проговорил Бурунов, — чтобы Гитлер вздумал, затеяв войну с Англией, напасть на нас. Ведь это грозит Германии войной на два фронта. А Гитлер в своих речах осуждает военных руководителей кайзеровской Германии за их стратегическую слепоту в первой мировой войне — сражение на два фронта. А во-вторых, навряд ли Гитлер рискнет напасть на нас, имея с нами договор.

— То, что они не рискнут воевать сразу на два фронта, с этим я согласен, — сказал Канашов. — Но не забывайте, что капиталистам всегда легче сговориться друг с другом, чем с нами.

— А я так твердо убежден, что от войны мы обеспечены лет на пять, — уверенно возразил Бурунов.

— Да, для нас это было бы неплохо, — согласился Канашов, — учитывая, что мы недавно перешли на новую систему боевой подготовки и в армию поступает новая техника.

— Конечно, если бы на границе назревало что-нибудь серьезное, наши батальоны не сняли бы со строительства укрепленного района, — предположил майор Белоненко.

— Правильно, — поддержал его Аржанцев.

И только всегда критически настроенный капитан Горобец усомнился:

— Но зачем же тогда прибыли туда саперные части? Загорать?

— Продолжать строительство, — сказал Белоненко. — Не можем же мы вечно надеяться на миролюбие наших новых беспокойных соседей.

— К вашему сведению, они ведут строительные работы только в ночное время, — сказал полковой инженер.

— Вот это и плохо, — не унимался Горобец. — Немцы открыто день и ночь возводят укрепления, а мы играем в маскировку и теряем драгоценное время.

— Не думайте, капитан Горобец, что наше командование не учло всех плюсов и минусов этого дела. Раз так делают, значит для нас это более выгодно, — заметил полковой инженер.

Но Горобец не согласился с ним, и тот, желая убедить упрямого капитана, сказал:

— Вы, капитан Горобец, я вижу, воинственно настроены. А политика — вещь чрезвычайно тонкая. Приказать открыть огонь, начать войну не очень трудно, а вот предотвратить ее куда сложнее…

— Да, совсем забыл, товарищи, — сказал пропагандист полка, — на той неделе к нам приедет лектор из округа и прочтет лекцию о международном положении.

— Вот это хорошо, — одобрил Канашов, — а то нам, доморощенным политикам, трудно во всем этом разобраться…

Генерал Мильдер снял пенсне, откинул на спинку кресла голову, тронутую сединой, и, помассировав двумя пальцами покрасневшую переносицу, долгим недоверчивым взглядом посмотрел на большой портрет генерала Клаузевица в массивной бронзовой раме. Затем перевел взгляд на портрет Фридриха Великого и слегка поморщился. Давно он хотел распорядиться, чтобы вставили в раму стекло, но за делами все забывал. Эта прекрасная литография была подарена ему знаменитым кузеном Альфредом Розенбергом.

Особую ценность представляла, конечно, массивная, почти пудовая рама редкой работы. На ней были выгравированы немецкие рыцари в боевых доспехах и представлена богатая коллекция холодного и огнестрельного оружия, начиная с древнейших времен до наших дней. Дважды эта редкая рама из-за своей тяжести с грохотом и звоном срывалась со стены. И теперь портрет остался без стекла.

Фрау Мильдер, заходя в кабинет мужа, со страхом поглядывала на прусского короля. Она была суеверной женщиной, а тут еще подруга, которой она рассказала об этих случаях, напугала ее, упомянув, что в жизни все происходит непременно до трех раз. Фрау Мильдер и не пыталась разобраться толком, что обозначает это пророчество, и, приняв его на веру, тотчас же предприняла все от нее зависящее. Она убедила супруга отодвинуть письменный стол подальше от стены, где висел портрет; освободила старенькую кушетку и, покрыв ее бархатным покрывалом, расшитым цветами, подставила ее под портрет, предварительно взяв слово с мужа и дочери, что они никогда не будут сидеть на этой кушетке.

Вызвав жену и попросив ее, чтобы она напомнила ему о стекле для портрета, Мильдер снова погрузился в сочинения Клаузевица «1812 год» — исторический очерк и общий обзор событий, связанных с походом Наполеона в Россию. Изредка Мильдер отрывался от книги, и его взгляд скользил по двум схемам, лежащим на столе: «План похода Наполеона I в Россию в 1812 г.» и «План отступления из Москвы» в том же году.