Геннадий Гончаренко - Годы испытаний. Книга 1. Честь

Все, что Мильдер считал значительным и полезным, он аккуратно подчеркивал и делал выписки в блокнот. Клаузевиц писал: «В России Наполеон встретил противодействие огромного пространства страны и возможность народной войны». Мильдер подчеркнул эту мысль, вписал ее в блокнот и стал размышлять. «Пожалуй, и сейчас нельзя забывать об этих факторах. Правда, у нас теперь есть такое могучее наступательное средство, как танки, которые могут преодолеть это пространство»…

Идейный учитель Мильдера — Клаузевиц, которого генерал чтил больше всех военных теоретиков Германии, поставил перед ним ряд проблем, в них надо было тщательно разобраться.

Клаузевиц, например, утверждал, что до 1812 года Наполеон принимал правильные решения и что риск при выполнении этих решений был неизбежным и служил именно тем ключом побед, которые он одерживал над своими противниками. Мильдеру было непонятно, почему Клаузевиц, оценивая исход войны 1812 года как поражение Наполеона, в то же время утверждал, что решения, принятые «великим корсиканцем», были все же правильными. Клаузевиц делал вывод, что это поражение — чистая случайность. Когда Мильдер прочел повторно исторические очерки Клаузевица «1812 год», он, наконец, уловил главную мысль автора: «Напав на Россию, Наполеон ошибся не в целях и выборе объекта для выполнения далеко идущей стратегии, а в методах ведения кампании».

Окончив выписки, Мильдер взял две книги из стопки, громоздившейся на большом письменном столе. На них были сделаны его пометки: «Прочесть обязательно». Одна толстая книга в кожаном переплете с бронзовым тиснением и металлическими застежками: «Походы Карла XII в Россию», вторая, которой он очень дорожил: «Внимание, танки», подаренная Мильдеру с надписью от автора: «Дорогому другу и единомышленнику — Гейнц Гудериан».

В то время как генерал был занят чтением, фрау Мильдер ходила легко и бесшумно по соседней комнате. Изредка она подходила к двери и бросала изучающие взгляды на мужа: его усидчивые занятия вызывали у нее недоброе предчувствие. Не меньшее беспокойство доставляли ей мысли о дочери, которая очень уж долго гостит у родственников. Фрау Мильдер не терпелось обо всем посоветоваться с Густавом, но она не решалась отвлекать его, когда он работает. Вот уже месяц как он углубился в военную историю, копается в старых книгах, и с каждым днем количество их растет и растет на письменном столе.

Не нравилось фрау Мильдер и то, что пришлось отложить поездку на курорт в Баден, куда они собирались выехать в конце апреля. Густав сказал ей, что его отпуск перенесен на неопределенное время. В начале мая он собирался ехать в важную служебную командировку, как будто бы в Варшаву. «И с чем это может быть связано? — ломала голову фрау Мильдер. — Может быть, повышение по службе, даст бог…»

Мильдер пододвинул к себе ящик с картотекой выписок, которые он делал на небольших карточках, и, вынув одну из них, стал быстро писать.

Марта Мильдер решила устроить небольшой отдых мужу. Зная его слабость к скачкам, она с большим трудом, достала три билета, надеясь, что к воскресенью приедет дочь. Конноспортивные состязания нескольких стран обещали быть интересными. Муж получит, бесспорно, большое удовольствие и будет благодарен ей. Фрау Мильдер уже не один раз заглядывала в дверную щель на седеющую голову мужа и колебалась, можно ли ей войти в кабинет. Хорошо, что он дал согласие снова принять дивизию, служить под командованием генерала Гудериана, хотя этого генерала некоторые называли выскочкой.

Тихонько войдя в кабинет, она долго не решалась приблизиться к мужу. Он сам почувствовал ее присутствие и резко обернулся.

— Марта, ты? — Он поглядел на нее недоумевающе: как могла она решиться оторвать его от занятий. — Что-нибудь случилось с Гертой?

Фрау Мильдер смущенно улыбнулась.

— Густав, я купила три билета на скачки. В воскресенье, я думаю, и Герта вернется, и мы вместе отправимся, не правда ли?

Он нервно потер руки.

— Послушай, Марта, оставь меня в покое. Никуда я не пойду, — и он снова уткнулся в книгу.

— Не пойдешь на скачки? — растерянно спросила жена.

— Нет! — бросил он сухо. — Не мешай, пожалуйста, работать.

Она бесшумно вышла из кабинета. «Нет, положительно с ним творится что-то неладное».

А Мильдер вновь и вновь перечитывал то место воспоминаний Наполеона, где он признавал сделанные им военные промахи. «Вторжение в Испанию, — писал он, — было первой моей ошибкой, а русский поход — самой роковой ошибкой… Эта роковая война с Россией, в которую я был вовлечен по недоразумению, эта ужасная суровость стихии, поглотившей целую армию…»

Мильдер оборвал чтение и попытался представить себе бесконечные русские просторы, снежные бураны и себя вместе со своей дивизией, но все это выглядело смутно и неубедительно. Да и зачем затягивать войну до зимы? Это может поставить перед германской армией ряд сложных проблем. Можно, конечно, признать за истину высказывания и Клаузевица, и самого Наполеона, и Карла XII о сложности русского театра военных действий, но ведь времена-то теперь не те. Другая техника, другие люди…

«И все же насколько гениален Клаузевиц, — размышлял генерал. — Его „закон одновременности применения сил“, теория „генерального сражения“, определение роли внезапности в войне, определение значения полководца и морального фактора на войне — это камни фундамента современного военного искусства Германии, на котором впоследствии выросло гигантское здание всех военных теорий Мольтке, Шлиффена, Людендорфа…»

Вдруг кто-то мягкими теплыми руками закрыл Мильдеру глаза.

— Герта, ты? — спросил он.

Но ответа не было, а ласковые руки продолжали закрывать глаза.

«Кто же это мог быть? Неужели Марта? Что с ней случилось?» И он начинал слегка досадовать, но в этот момент пальцы разжались и перед ним предстала его дочь Герта… в летном комбинезоне и лихо сдвинутой на правый бок пилотке. В этом новом костюме ее трудно было узнать. Из восемнадцатилетней девушки она превратилась вдруг в возмужавшего, загорелого солдата-воина. «Почему она в этом комбинезоне?» — недоумевал Мильдер. А Герта бросилась к отцу на шею и стала его целовать, разглаживая ласково мягкой рукой седеющие волосы/

— Признайся, ты, правда, меня не узнал? — затараторила она. — Вижу, вижу, по твоим глазам, папочка… Я так и думала, что не узнаешь. Папочка, я больше не Герта фон Мильдер, — продолжала весело щебетать дочь, — а будущий, ас великой Германии…

На лице Мильдера появилось недоумение.

— Я с Эльзой уже дважды летала на спортивном самолете. И, представь себе, мне было вовсе не страшно. Ничуть, ничуть! Дядюшка Гарфнер (это был двоюродный брат Мильдера по отцу) обещал похлопотать за меня. — Она понизила голос до шепота: — Меня примут в летную школу. Он все устроит.