Вячеслав Пальман - Девять хат окнами на Глазомойку

Думалось, сносу не будет здоровью, особенно в пятидесятые годы, когда вроде бы ушли многие помехи, так омрачавшие жизнь. Ходил тогда, помнится, быстро, пружинисто, горы готовился свернуть, да не свернул. Одни беды ушли из деревни, другие заявились. И те, давние, не выветрились, складывалось так, что вспоминались и днем и ночью. Вот эта память и отнимала сон, а днем нет-нет да и повергала в дурное настроение.

А вдруг он просто не понял жизни? Вдруг это всегда так — преподносит она трудности, а твое дело, разумное существо, одолевать их, напрягая все силы и знания, радуясь самому процессу одоления, тем более на пользу людям! «И вся-то наша жизнь есть борьба!» Хорошее призвание человека. Однако бывает и тут мало радости. Ведь трудности, случается, не природного свойства, не стихии, их создают искусственно такие же разумные существа, как Савин и ему подобные. С благими намерениями создают, имея в виду хорошую жизнь и все такое. И тогда приходится тратить силу и время на устранение сизифовых трудностей, а заодно и тех благих намерений, для которых тащили камень в гору.

Вот откуда недовольство сделанным — пустым! Было, было такое. И есть еще. Помнится оно, такое ненужное и обидное, накапливается, множится, как седина на голове, эта верная указка на старение души и тела.

Сидел Михаил Иларионович за столом в одиночестве, ел не ел, а голова работала.

В последнее время и у них, в Кудринском колхозе, не обходилось без трудностей. Памятным остался прошлый год. Год всяческих перемен, а запомнился хуже того, что звался високосным.

Начался он спокойно. Кудринское хозяйство вышло на почетное третье место в районе, никаких претензий к ним не было. С Сергеем Ивановичем Дьяконовым, председателем, жили они мирно, без хитростей, скорее по-приятельски. Когда так, работается всегда ладно, с приподнятостью. Как говорится, в парной упряжке добежали до февраля, до злых метелей, закрывших Савиным дорогу в Лужки. Не в первый раз. И не страшно. Стоял у них дом и в Кудрине, а тот, лужковский, тоже не без глазу, — мать Михаила Иларионовича пусть и стара, но по двору сноровиста, и скучать ей всегда некогда.

Вот в эти зимние дни и произошло событие, след от которого тянулся далеко и долго.

Вызвали Дьяконова в район утром. А вернулся уже в сумерках — и прямо к Савиным домой. Покряхтел на пороге, руки потер и этаким кошачьим шагом вошел в горницу, сам на себя не похож. Улыбался, поглядывая на Михаила Иларионовича. Улыбался Катерине Григорьевне. Погладил по голове внучку Катюшу, а заговорил о чем-то нелепом и пустом. Савин сразу почувствовал, не к добру эти улыбочки, тем более что и попахивало от председателя. А вообще-то он редко когда позволял себе принять. Случалось, конечно, если праздник какой, не отказывался. Или вдруг не в ладах с совестью очутится, ну и тогда для заглушения сердечной боли. Но праздников в тот день не отмечали. Значит, что-то произошло.

Сели ужинать. Дьяконов все улыбался, глаза у него светились тревожно. От рюмки наотрез отказался. И руки не знал куда девать. Тогда Савин и спросил:

— Плохие новости?

— Хуже, скажу тебе, некуда.

И голову опустил, в глаза не смотрит. Внезапно, на выдохе, сказал:

— Поповку перечеркнули. Неперспективная. Списали… Сегодня много чего списали.

— И Лужки? — Савин побледнел. Слухи давно носились.

— И Лужки тоже. Как ни доказывал и ни протестовал, сделали по-своему. Одно на уме: сселять всех в Кудрино, держать деревню экономически необоснованно, дороги туда нет и не будет, в общем, закрывай. Все решено, и перерешать никто не собирается. Бери, говорят, Дьяконов, перо и подписывай вот тут и тут. Бумаги под нос, сами Глебов с Румянцевым над душой. Завтра им нужно эти бумаги везти в область.

— И ты подписал?

— А что — я? Все председатели заложили свои деревни, не я один. Семнадцать деревень. Подписал, куда же денешься. Ну чего ты на меня уставился? Побыл бы на моем месте…

— Если бы побыл — не подписал, — злой тихо произнес Савин. — Мы как договаривались? Держать во что бы то ни стало. Ты помнишь? Ты согласился со мной — удержать?

— Значит, я — кто по-твоему? Кто? — запальчиво крикнул Дьяконов и поднялся.

Михаил Иларионович не сдержался и сказал ему — кто. Не очень уж страшное попалось слово, мог бы и похлестче аттестовать, дрожал всем телом, но, видно, вспомнил, гостем тот в доме. Сдержался, но и того, что сказал, с лихвой хватило.

Не ссора, а схватка. В полный голос. Катерина Григорьевна кинулась было успокаивать мужиков, но, поняв, из-за чего они загорячились, заплакала, прижала ладони к лицу и ушла с внучкой в спальню. Там, слышно было, и внучка разревелась, глядя на бабушку. Их родимое гнездо!.. Ломать дом, в котором родился муж и где еще живет его мать, которую она любила как свою собственную! И почему? Разве Лужки не так работают? И что это за экономические соображения, если деревня дает хлеб и мясо, да и сама жива-здорова?.. А ее уже на снос, как ненужную.

Мужики разошлись. Председатель в пылу спора начал даже отстаивать решение района. Иного выхода у него просто не было: бумагу-то подписал, согласился, чего гнуться на две стороны! Вот и твердил: надо, надо сселять. Кому и для чего надо — доказать, конечно, не мог, лучше всех знал, какой вклад в исполнение планов идет из Лужков; малолюдные, они давали более десятой части зерна и картошки, откармливали двести бычков — половину плана по мясу. Тут уж не без упрямства, лишь бы свою совесть обмануть да не поднять руки вверх.

Поссорились они в тот февральский вечер, кажется, навечно. Дьяконов ушел не простившись, сильно хлопнув дверью. Савин целую ночь глаз не сомкнул, лежал тихо, продолжал спор молчком, находил новые и новые доводы. Временами падал духом, слабел. Жена тихо ходила за дверью. Спит, не спит? И тоже мучилась. Внучка одна за всех спала, не ведая, что творится. Счастливое детство!

С тяжелой головой, с какой-то неуверенностью и с живой обидой пошел Михаил Иларионович в правление. Стояло тусклое, снегом и ветром наполненное утро, село вроде бы еще спало, людей не видно, но агроном знал свое дело и шел, чтобы делать это дело. Его ждала еще одна сложность: предстояло говорить с Дьяконовым о житейских проблемах. Как разговаривать после вчерашнего с бывшим другом?..

Он обратился к Дьяконову на «вы» и ограничился несколькими словами, сказанными сухо и через силу. Сергей Иванович слушал своего заместителя и смотрел в сторону. Ответил неожиданно для себя тоже на «вы» и тоже скупо, даже сурово. С тем и расстались. А ведь два десятка лет вместе, без единой размолвки за такое-то время!

Вот она, придуманная проблема, не стоящая и сотой доли душевных переживаний двух опытных крестьян, вдруг сделавшихся недругами!