Вячеслав Пальман - Девять хат окнами на Глазомойку

— Да уж ладно, не рассыплемся, — не без задора сказала Зинаида. — Покажи, где копать, пока не сбежали. Пойдем, соседка, за лопатами. Я скажу маме, что ты приехал. Обедать приходи-ка, мы подождем.

И обе женщины, съежившись под холодными струйками с неба, побежали на бугор, к домам.

Михаил Иларионович распряг коня, пустил его, отнес сбрую под навес, а сам спустился к Глазомойке. По мосткам, уже полузатопленным водой, перешел на луговую ее сторону и, запахнув плотнее полы длинного плаща, пошел напрямик через луг, раздвигая отяжелевшие от воды травы.

Костер и тимофеевка стояли на лугу по-солдатски прямо, высотой чуть не до пояса. Травы поднялись так густо, что через луг приходилось продираться, ощущая сопротивление, словно через глубокую воду. Под благодатным для травы дождем зелень поднялась на пойме такой распрекрасной шубой, так надежно укрыла под собой землю, что сгладила все бугры и ямины, все неровности почвы. Луга лежали зеленым пышным одеялом до самого леса, темно отороченного высокими елями с примесью березы и сосны. Легкая дымка, поднятая дождем, придавала зеленому раздолью особенную прелесть, чуть смешивая краски и таинственно скрывая дальнюю даль.

На озабоченном лице Савина обозначилась улыбка и долго не сходила с посветлевшего лица. Останавливаясь и удивляясь буйству природы и ее краскам, он добрался почти до самого леса. Здесь, на перепаде поймы с лесистой террасой, лежала длинная и не очень широкая полоса паханой земли, которую они с Митей засеяли прошлой осенью рожью. Под эту рожь весной подсеяли клевер — новый, очень интересный сорт. Два центнера семян Михаилу Иларионовичу удалось приобрести в семеноводческом совхозе, куда ездил раза три упрашивать и задабривать знакомого агронома. Укромное местечко для размножения этого сорта — между лугом и лесом — подсказал выбрать Митя. Здесь никому в глаза не бросится, никто ненароком не скосит и не стравит скоту. Да и чужому глазу этот клевер лучше повременить показывать, чтобы не завидовали, тем более что сорт новый, дареный. С этим клевером Савин связывал некоторые надежды: начинать восстановление пашни на Поповке лучше всего с клевера.

Отделенная от луга метровой межой, заросшей теми травами, которые всегда сопутствуют человеческому рукоприкладству на земле, — подорожником, будяком, конским щавелем, пижмой и матово-сизой крапивой, — стояла рожь с седыми колосьями почти на уровне глаз, так высоко вымахала она. Густейшая и кое-где спутанная ветром, наклоненная в разные стороны, она уже налила колос, подходила к восковой спелости, но смотрелась как-то невесело, даже обреченно. Ее душили сорняки. От земли к самым колосьям подтягивалась всякая-разная зелень, густая и сочная. Куда ни смотрел агроном, всюду желтела высоченная рукастая сурепка, она уже перегоняла в росте саму рожь, и от этого поле выглядело более желтым, чем серо-зеленым, как положено быть в это время ржаному полю.

Савин прошел несколько шагов в глубь полосы, раздвинул стебли и присел, с головой скрывшись в густой и влажной чащобе.

Такое поле не просто убирать. Тем более в нынешний год. Собьется в колтун, задушит само себя, не дастся машине.

Под высокими травами и рожью у земли задыхались от недостатка света и воздуха клеверные кустики с анемичными стеблями и мелким листом. Чудовищная толща сорной зелени и раскустившейся ржи обрекли клевер на гибель. Щедрая на тепло и влагу весна, а теперь и дожди были тому причиной. На вновь распаханной залежи при такой погоде сообществу растений сделалось тесно. И рожь, и сорняк должны немедленно покинуть поле, чтобы сохранился ценный клевер. Как это сделать и не нанести урона хозяйству? Косить недозревшую рожь?!

Савин раздумывал недолго.

Судьба двадцати гектаров спутанного и густого жита, которое сеяли не на зерно, а на зеленку для раннего корма, была решена. Рожь требовалось убрать как можно скорей вместе с сурепкой и прочей травой, заложить из этой зелени силос, сенаж или насушить травяной муки. И тем спасти ослабевший, задыхающийся клевер. Иного решения не было. Митя прав.

Агроном дошел до леса, наломал охапку еловых веток и, возвратившись на край луга, отыскал прошлогоднюю дорогу, по которой весной Митя проводил сюда посевной агрегат. Две ленточки более редкой, обиженной травы обозначали тракторную колею. Так нежная пойменная земля отвечает на уплотнение ее колесами и гусеницами. Он пошел по этой мелкотравной полоске, втыкая через каждые полсотни шагов еловую ветку. По этим вешкам и придет сюда луговой комбайн вместе с самосвалами. Пусть будет одна дорога, а не десять. Зеленой массы на двадцати гектарах достанет для закладки одной силосной траншеи и для работы сушилки на несколько дней. А уж потом можно начать косить естественный луг, богатый для сена. Именно для сена! Ослабевший клевер оправится на воле и до осени успеет разрастись. Вот и семена для колхоза, для дальнейшего размножения нового сорта!

На берегу Глазомойки Савин снял плащ, умылся, очистил резиновые сапоги от налипшей травы и направился к навесу.

За это время сюда прикатила крытая машина техпомощи. Раздавались громкие голоса, звенело железо. Подмогу Дьяконов прислал.

Дело пошло скорей. Митя вместе с колхозным инженером и двумя кудринскими механизаторами из числа шефов занялись сборкой агрегата, они уже пригоняли к телу сушилки громоздкие детали.

— Завтра и опробуем, — сказал инженер, забывший даже поздороваться с агрономом.

Этот большой, начавший полнеть человек с добрым, круглым лицом и толстыми губами почему-то до сих пор помнился Савину еще школьником, вечно занятым то возле старого мотоцикла, который он пытался оживить, то собиранием радиоприемника. Руки его и тогда вечно были в масле и ржави, тогда как лицо — только довольным и озабоченным. Он и мальцом был губастый и крупный, добрый и покладистый в компании таких же увлеченных ребят. После школы Коля Лапин исчез из деревни на несколько лет и вернулся в Кудрино не скоро и не один, а сам-третий, с женой и дочкой. Помнится, вошел в правление и покраснел, будто в чем виноватым чувствовал себя. Молчком положил перед Сергеем Ивановичем диплом инженера и направление в свой колхоз. Так и остался в родительском доме. Похоже, семилетняя отлучка ничего в нем не изменила. К Лапину не пристало ничто искусственное, ненастоящее. Вот уже много лет они работали вместе, и Савин не мог припомнить ни одного случая, когда б инженер не выполнил обещанного или не нашел выхода из самого сложного положения. Настоящий крестьянский ум — осмотрительный и всезнающий.

— В Кудрине поставил сушилку? — спросил он Лапина.

— Завтра запустим первую. Вторую послезавтра. Там новая подмога прибыла.