Владимир Степаненко - Майские ласточки

— Можно мне сказать? — поднялся со своего места инженер Лягенько. — На ближнем озере пара крохалей жила. Гнездо построили. А кто-то убил уток. Шура Нетяга мне рассказал. Утки — тоже наша забота. Павел Гаврилович, не казнись. Без дороги нельзя начинать работу. Под этим я тоже готов подписаться.

Тяжело двигая локтями, поднялся Петр Лиманский:

— Я так скажу, мастер. Сладкую жизнь ты нам не устроил, это точно. Но ругать тебя не собираюсь. Долго я думал: прав ты или не нрав. Вышло, что прав. Время без работы нудно тянется, о чем только не вспомнишь, что не перебуробишь. Почему ты решил взвалить всю вину на себя? Не понимаю. Лягенько сказал, что готов подписаться под любой бумагой. Выходит, мастер и инженер самые храбрые и самые умные на буровой Р-19? А все трусы: я — Петр Лиманский, Владимир Морозов, Гали Рамсумбетов и Сергей Балдин, — он поднял сильную, короткопалую руку и повертел ее перед собой. — Вот, к примеру, палец. Один палец не сила. Все знают. А собрать пальцы в кулак — другое дело. Кулак — сила. Я вот так скажу, не нравятся мне частые аварии самосвалов. Кто хитрит — не поймешь. Я крутил баранку. На «Горке» можно наскрести еще пяток добрых шоферов. Вот к чему я все говорю. Отпустишь мастер, я сколочу колонну. За два дня хорошей работы можно отсыпать дорогу!

— У меня тоже есть права, — заулыбался Гали Рамсумбетов. — Любительские права!

— А кто будет задерживать? — сказал, добрея, Кожевников. — Жми, Петр. Подбери стоящих ребят! — он почувствовал, что коллектив бригады начал складываться из кирпичиков. Люди все разные и не такие простые, как показались ему при первом знакомстве. Он не обижался на Гали Рамсумбетова. Лучше, если выскажется открыто, чем будет копить на него злость. Ну, а с Валерки Озимка много не возьмешь! Вроде перекати-поле. Надо воспитывать, чтобы родилось сознание настоящего рабочего.

Раздался знакомый звук вертолета Ми-8. Родился он где-то далеко в море и нарастал, оглушая грохотом движков. Без посадки прошел мимо буровой.

— «Горка» ведет войну, — сказал инженер Шура Нетяга и широко улыбнулся, по-детски морща нос. — Заглушки для опрессовки труб не присылают. А кому мстят? — спросил он громко и сам же ответил: — Себе же и мстят!

— Начальство знает, чем прижать! — со значением сказал Владимир Морозов. — Один раз видел Эдигорьяна и Кочина, главного инженера. Не дураки, если их поставили на большое дело. А упрямятся, глупят. Пора понять, что не один Кожевников в беспокойстве за тундру. Мы всей бригадой поднялись, а это сила!

— Вам эшелон восемь тысяч! — передал диспетчер с аэродрома. Далекий голос пришел с земли с тихим шорохом, как будто захватил звуки трущихся ветвей и шелест листьев, которые так неожиданно раздались в наушниках. Потом, перекрывая все шумы и трески, ворвались пушечные раскаты грома.

«Восемь тысяч, так восемь», — про себя подумал Иван Тихонович Очередько. Он сидел в левом кресле, проверяющим в полете технику пилотирования командира Ту-104. К заданной высоте отнесся совершенно спокойно, но раскаты далекого грома, который поймал чуткий приемник, встревожили не на шутку. Где-то двигался грозовой фронт, и через минуту-две, антициклон мог на огромной скорости догнать летящий лайнер, пронзая машину ослепительными стрелами молний. Но пока еще ничего не предвещало опасности. Небо впереди машины по-прежнему поражало чистой синевой, солнце щедро светило и даже сквозь толстые стекла плексигласа дарило тепло.

Покосившись на начальника управления, командир лайнера Веремеев приподнялся со своего кресла и резким движением руки затянул шторкой окно.

— Светит! — сказал он глухо, словно оправдывался за свой поступок.

— Светит, — сразу согласился Иван Тихонович и удивленно взглянул на сидящего летчика с круглыми, надутыми щеками. Вьющиеся волосы на голове тщательно причесаны, сбоку пробор, хоть проверяй линейкой.

Ивану Тихоновичу не нравилось, когда в полете молодые летчики задергивали шторки окон, лишая себя обзора, сразу после взлета включали автопилот, словно от усталости штурвал вываливался у них из рук. Сам он не изменял старой фронтовой привычке: смотреть по сторонам, как делал всегда во время полета на истребителе. «Хочешь жить, крути головой на триста шестьдесят градусов! — упрямо повторял подполковник Варчук. — Прозеваешь «мессера» — целоваться тебе с землей». Надо будет с самоуверенным Веремеевым провести беседу об осмотрительности в воздухе. Приборы приборами, а сам гляди в оба. Не телегу доверили с сивкой-буркой, а скоростной лайнер, и дремать в полете нельзя! Если перестал радовать полет, чтобы не отбывать принудиловку, уходи из авиации. Неизвестно, как к его наставлениям отнесется Веремеев, но он обязан сделать ему внушение. Пусть думает, что старик расчудился, вздумал напоминать о фронте и воздушных боях. Да, сейчас нет войны. Она давно отнесена к истории. Но осмотрительность в воздухе необходима, о ней нельзя забывать. Иван Тихонович дотянулся и отдернул шторку.

Веремеев вспыхнул. По лицу пошли красные пятна.

В правое окно втиснулась чернота. Грозовой фронт стремительно догонял лайнер, и тяжелые тучи, синеватые от накопленной воды, каждую секунду могли захватить машину.

— Антициклон! — округляя глаза, громко сказал Веремеев и постучал по штурвалу, чтобы привлечь к себе внимание.

«Понял Веремеев, что я прав», — удовлетворенно подумал Иван Тихонович. Он не выпускал рога штурвала, чувствуя каждый удар резких порывов ветра и струйное течение. Внизу, под короткими крыльями, тяжелыми тюками хлопка лежали взбитые облака. Над темными пятнами лайнер потряхивало, и Иван Тихонович старался обходить опасные места, чтобы тяжелая машина не взлетала, как целлулоидный мячик от удара ракеткой. С первой минуты взлета он не забывал о своих шумных пассажирах.

Ту-104 выполнял специальный рейс. Лайнер должен был доставить ребят с далекого Ямала в пионерский лагерь на Черном море. Многие из маленьких ненцев и хантов летели на самолете не в первый раз. Каждый год осенью гидросамолеты и вертолеты появлялись в далеких стойбищах и факториях. Летчики собирали ребят, чтобы доставить их в интернат к началу учебы, 1 сентября.

На Ямале, когда он летал там, Ивана Тихоновича хорошо знали и всегда нетерпеливо ждали. Он помнил, как к его гидросамолету подходили нетерпеливые родители в широких малицах и тащили за руки упирающихся, хныкающих от страха детей. Будущие первоклассники старались убежать. Ученики интерната держались солидно. Здоровались за руку, торопились занять места в самолете со своими ружьями, сетями, силками для куропаток. В интернате они не собирались порывать с привычным делом — охотой и рыбной ловлей.