Сергей Покровский - На тюленьем промысле

Что же он так долго не стреляет! Вдруг тюлени заметят его. Вдруг нырнут в продух. Вдруг вся охота будет напрасна.

Они уж не могут кричать, а только сжимают кулаки и трясут ими.

Вот оно. Белое облачко выпрыгнуло вдруг из-за пищали, и только позднее ударил выстрел. За ним прыгнул второй клуб дыма и раздался второй удар.

Семен выскочил из-за щита и бегом бросился к тюленям с поднятым кверху прикладом.

Мальчики кубарем скатились с холма и, что было духу, побежали к Семену.

Семен сидел на льдине посреди трех убитых нерп. Двух он уложил из ружья. Третью, молодую — прикладом у самой отдушины.

Нерпа много меньше „зайца". Длиной она не больше полутора метров. И весом гораздо легче.

Андрей с любопытством рассматривал убитых зверей.

— „Ишь ты какая малая, — сказал он, вымеряя нерпу шагами. — Два шага всего длиной!"

Якунька замахал руками и „заревел"

— Да, это тебе не заяц! Ну да зато ее добывать легче, — сказал Семен. — Мы зайца, можно сказать, счастьем добыли. Да больше, пожалуй, и не добудем. А нерпей вот уже семь шкур имеем.

— „А вот этот словно немного больше", — сказал Андрей, толкая сапогом другого зверя.

— Это утельга — самка. Вот заметь хорошенько. У всех других тюленей утельга меньше самца. У „кожи" меньше, у „зайца" меньше. А у нерпей утельга больше. Премудрость!

— „В чем же тут премудрость-то?“

— А вот в том, что не поймешь, почему. Раз не понимаем, стало быть премудрость!

— Ну вот что, ребята. Время у нас еще есть. Давайте сейчас пожуем мало-мало, отдохнем, да и за работу. Покуда они парные, мы с них шкуру и сдерем.

После завтрака достали ножи и принялись обдирать зверей. Андрей учился управляться сам, хотя дело у него шло не шибко. Семен уже покончил со своей утельгой, а Андрей еще не снял и половины молодой нерпы.

Семен стал помогать Андрею, и работа вдвоем пошла много скорей. Андрей понял, что для быстроты нужно не очень церемониться, — не столько подсекать ножом, сколько сдирать прямо руками.

Наконец, все три шкуры были сняты и завернуты вместе с салом в виде свертков. Такие свертки называются у поморов „юрками". Отдельные свертки, туго перевязанные веревками, были сложены вместе и прикрыты ледяной плитой. Можно было бы попытаться дотащить их до карбаса, но день зашел уже далеко к вечеру, до карбаса было не близко. Охотники чувствовали усталость и желание скорее добраться до горячего котелка. Возиться с тяжелыми шкурами им больше не хотелось. Наскоро поставили ветку возле убитых „нерпей". Другую — Якунька, сбегавши к морю, воткнул на краю припая. Налегке пустились в обратный путь.

Вечером у костра только и разговоров было, что о новой удаче Семена. Остальным товарищам посчастливилось добыть только одну молодую нерпу.

На другое утро ветер заметно усилился. Илья поспешил пройти на веслах до места, где были убиты три нерпы.

Лодку втащили с опаской, как бы ее не ударило волной о лед.

Сейчас же вместе с Семеном отправились за спрятанными юрками. Когда подходили к месту вчерашнего „боя", из-за ободранных тюленьих туш прыснули стрелами четыре песца.

Андрей первый раз видел их так близко. Они были пушисты и белы, как снег.

Семен невольно взмахнул багром, который был у него в руках. Песцы летели как птицы, едва касаясь земли кончиками своих белоснежных лапок. Скоро они стали похожи на улетающие клубочки белого дыма, едва заметные на белом снегу.

Долго поморы глядели им вслед, жалея, что ни у кого в руках не оказалось заряженного ружья.

Четыре песцовые шкуры не плохая добыча. За тысячу шагов песцы остановились и ловко вскочили на высокие тороса. Насторожили глаза, уши, нос, и стали ждать, когда уйдут двуногие чудовища.

— Погодите! — сказал Семен своим высоким тенорком. — Доберусь еще я до вашей братии!..

Пока вернулись со шкурами, ветер окреп еще больше. На море взводень 6 6 Высокая и крутая ветровая зыбь на море и в прибрежье. становился все сердитее. Волны катились, нахлобучив белые гребешки. У краев припая пенился и бесился бурун, хлопал, шумел и кидался тучами брызг.

Песцы остановились и ловко вскочили на высокие тороса…

Карбас оттянули подальше от воды, и все-таки ветер порой забрасывал его дождями соленых капель.

— Придется погодить, — говорил Илья. — Взводня на трое суток хватит…

Махавка на мачте трепалась, извивалась змеей, откидывала хвост к северу. Вдоль по проливу ветер гулял сквозняком и гнал волны и лед из Беломорья в океан.

Поморы не отходили далеко от карбаса. Больше сидели с тихой стороны, прятались от ветра за высоким бортом лодки.

К вечеру махавка повернула прямо на восток. Ветер задул с запада, в воздухе полетели белые мухи и закрутила мятель.

Товарищи поспешили пораньше улечься на меховые постели. Покрылись поверх тяжелого овчинного одеяла еще парусом. Концы его крепко привязали к лавкам, чтобы не унесло ветром.

Не успели уснуть, как глухой гул, похожий на отдаленный удар пушечного выстрела, заставил Андрея испуганно встрепенуться.

— Что такое это, дядя Илья?

— Ничего: лед ломается! Как сильный ветер, он всегда так…

Эту ночь Андрею плохо спалось. Жутко было слышать бурю над самой своей головой. Под овчинным одеялом, правда, было тепло. Но ветер так сердито гудел и стучал парусом, прибой так свирепо шумел где-то очень близко, что невольно закрадывалась тревога и становилось как-то не по себе. То-и-дело раздавался угрожающий грохот. Это трескался припай. Лед под карбасом порой вздрагивал от каких-то отдаленных, но тяжелых ударов.

Утром ветер разбушевался еще больше. Поморы долго лежали под теплой овчиной. Никому неохота была вылезать. Да и делать было нечего.

К полудню пожевали всухомятку хлеба. „Зуйки" попытались развести огонь внутри карбаса, прикрыв „печку" щитами и шкурами оленей. С большим трудом удалось выкипятить котелок воды. Сидя согнувшись, выпили тюленебойцы чаю, закусили баранками и сухарями и снова заползли под овчину.

Андрей удивлялся, как те самые поморы, которые на работе могли обходиться вовсе без сна, теперь спокойно спали весь день, как ни в чем ни бывало. Никто из них не выражал ни досады, ни нетерпения. Они вели себя так, как-будто время остановилось для них или вообще не имело никакой цены.