Сергей Покровский - На тюленьем промысле

На другой день повторилось то же самое. Ветер ревел, а поморы продолжали невозмутимо лежать на дне, сделав короткий перерыв для обеда. Иногда то тот, то другой вылезали из карбаса, чтобы немного размять онемевшие члены. Но ревущая буря вскоре снова загоняла их под овчину.

— „Долго ли будет эта непогода?" — спросил Андрей Илью, с досадой пожимаясь от ветра.

— А кто знает-то? — последовал спокойный ответ.

— „Да уж очень надоело. Дует да дует, и конца не видать".

— А ты вот что, паренек; об этом помене разговаривай! Она, непогода, от наших-то разговоров не перестанет. Иной раз и неделю дует, и две дует. Как ты ей запретишь? А придет время и опять тихо станет. Что ты с ней сделаешь? Сколько у ей хватит духу, столько и будет гулять…

Андрей подумал, что морское ремесло видно уж такое. Приучает ждать и не тратить сил на бесполезные жалобы.

Якунька лежал так же равнодушно, как и другие.

От нечего делать Андрей расспрашивал товарищей о тюленьих промыслах. Они рассказывали ему много интересного.

Тюленей промышляют на Белом море несколько тысяч человек. В одной Мезенской губе собирается в иные годы тысячи полторы тюленебойцев. Отправляются на промысел обыкновенно артелями человек в семь. Но иногда двадцать или тридцать лодок соединяются в одну большую артель и охотятся вместе.

В прежние времена во главе артелей часто стояли кулаки-капиталисты. Вся артель была у них в долгу, как в шелку. Такого капиталиста величали „благодетелем". Он вперед в долг давал деньги, припасы, ружья, сапоги. А когда дело доходило до выручки, тогда большая часть ее доставалась „благодетелю", а люди, которые рисковали своей жизнью и здоровьем, получали так мало, что часто не могли даже выпутаться из долгов.

Теперь Советская власть решила всех поравнять. Она говорит, чтобы не было богачей, и чтобы каждый имел свою долю целиком.

Только еще многое нужно сделать, чтобы артельное дело пошло хорошо. Нет капиталу, чтобы поставить промыслы на широкую ногу, вот как у норвежцев, например. Нам еще до них далеко!

Оборудования такого нет, как у них. А завести все как следует, сил пока не хватает.

— „А сколько всего добывают тюленей на Белом море?" — спросил Андрей Илью.

— А кто их знает? Верно-то не могу сказать. А слыхал — тысяч тридцать, а то и пятьдесят в год добывают.

Андрей был сильно удивлен, что такое множество зверей каждый год истребляется человеком.

На третий день с Андреем произошел случай, который надолго остался у него в памяти.

Буря все еще бушевала. Мятель крутила, гром от лопающихся льдин продолжал оглашать воздух.

После обеда ветер ослабел, и мятель стала затихать.

Андрей так истомился от неподвижности, что решил выйти побродить вокруг карбаса. Тут он заметил странную вещь… Море три дня назад было совсем близко. Теперь его совсем не было видно. Оно было загромождено белой равниной льдов. Множество торосов и набросанных друг на друга обломков виднелось с той стороны, где раньше расстилалась водная гладь.

Андрей не верил своим глазам. Произошла как-будто волшебная перемена. Незаметно для себя он вступил на вновь принесенные льдины, которые представляли картину дикого беспорядка. Скоро он заметил, что итти дальше и бесполезно, и опасно. Нигде не видно было открытой воды. Зато путь его пересекало множество трещин и того, что зовут полыньями 7 7 Полынья — непокрытый льдом промежуток среди льдов. . Сначала он пробовал обходить их. Потом увидел, что попадает в настоящий лабиринт торосов, высоких стамух и ледяных гряд.

Он решил было уже вернуться. Вдруг внимание его было остановлено странным явлением. Огромная белая завеса висела в воздухе. Его заинтересовало то, что она двигалась к нему, и притом очень быстро. Тут только он понял, что это густой туман или облако, которое наползает со стороны моря, скользя по самому льду. Фигуры далеких льдин и торосов уже тонули в тумане одни за другими.

Ветер затих, и жуткая тишина охватила притаившиеся льды. Андрей сообразил, что ему грозит опасность потеряться в тумане, если он не успеет во-время добраться до лодки. Он оглянулся, и весь похолодел от страха. Карбаса нигде не было видно. Незаметно для себя он оказался среди целой массы высоких торосов, которые громоздились и загораживали лодку. Оставалось только бежать назад по своему свежему следу. Но ветер, который дул все эти дни, с такой силой сметал снеговую пыль, что поверхность льдов была кое-где совсем обнажена.

Между тем, нельзя было терять ни секунды. Андрей побежал, старался вспомнить извилистый путь, по которому шел от карбаса.

Облако почти уже настигало его. Он заметил, как стали тускнеть ближайшие от него тороса. Когда через несколько времени он оглянулся, ему показалось, что белая, как сметана, стена надвинулась на него почти вплотную. Андрей продолжал бежать и с тоской вглядывался вперед. Лодки все еще не было видно.

Наконец туман охватил его. Сзади, сверху, с боков, спереди все тонуло в мутном сумраке. Уже в нескольких шагах все делалось неясным и расплывчатым. Раза два он чуть не оступился в полынью. Теперь ему приходилось не бежать, а шагать осторожно, чтобы не провалиться в какую-нибудь трещину.

Туман сделался еще гуще. Андрей схватился за голову. Он потерял всякую веру в то, что двигается правильно. Многочисленные повороты, которые он делал, совсем закружили ему голову. Теперь он никак не мог понять, в какой стороне находятся его товарищи. Вот когда пожалел он, что с ним не было „матки“! Она бы подсказала, куда ему итти. И зачем он не захватил с собой ружья? Можно было бы выстрелить и дать знать, что он заблудился.

Но, может быть, они услышат, если он будет кричать? Андрей стал голосить, насколько хватило сил.

Он звал Илью, Якуньку, Семена, всех остальных товарищей; аукал на разные лады и прислушивался, приставляя ладонь к уху. Ледяная пустыня молчала. Никто не откликался.

Андрей почувствовал, как задрожали его колени, а на лбу выступил пот. Что же ему делать? Не может быть, чтобы лодка была очень далеко! Он вовсе не так долго шел. Всего лучше теперь вовсе не трогаться с места. Он все равно не знает куда итти. Быть может товарищи не слышат его только потому, что слишком крепко спят, закутавшись с головой в одеяла. Но, ведь, должны же они, наконец, проснуться! Тогда сами хватятся его и начнут искать. Эта мысль вернула ему немного бодрости, и он снова начал кликать товарищей. Особенно часто — Якуньку.

Он кричал долго, до хрипоты, и снова отчаяние начало овладевать им.

Вдруг глухой гром выстрела заставил его встрепенуться. Наконец-то. Но странно, почему он раздался совсем не с той стороны, где, как ему казалось, должен быть карбас. Неужели мог он ошибиться!