Евгений Воеводин - Похвали день вечером

— Не все.

— Значит, голоса разделились? — усмехнулся Клюев. — Так работа не пойдет, дядя Леша. Если каждое задание будем сначала обсуждать да на голосование ставить — закрывай всю советскую промышленность.

— Я хочу, — тихо сказал Савдунин, — чтоб они поняли: работа бывает разная. Есть честная, есть нечестная. А какая работа, такой и человек.

Сказал — и ладонью провел по круглой голове, снимая выступившую испарину.

— Ах, вот оно что! — протянул Клюев. — Стало быть, ты это из воспитательных целей?

Савдунин подумал, как изменился Клюев. Ведь и его тоже он не учил худому. Худому Клюев учился у других. Попал в компанию, начал играть в картишки — и через два дня то получку спустит, то аванс. Теперь, сидя в «киоске», Савдунин вспоминал, как узнал обо всем этом и начал держать Клюева при себе. В отпуск поехал — и его взял, рыбу ловить на Мсте. Когда же у молодого в ту пору Савдунина появилась девушка, он говорил Клюеву: «Пойдешь со мной», и тот плелся с ним на свидания с Любой. Так и встречались втроем на углу Садовой и улицы Дзержинского. Отвадил все-таки от дурной компании.

Сейчас перед ним был другой Клюев, с сединой на висках, с недобро сжатым ртом и еле сдерживающийся, чтоб не сорваться на крик. Конечно, он может приказать. Может даже потянуть к начальнику цеха. Все может, Савдунин знал это, и знал, что Клюев не накричит, не прикажет и никуда не потянет. Подумает — и передаст эту работу в другую бригаду.

— Ладно, — шумно вздохнул Клюев. — Передадим в другую бригаду.

В тот день Володька Соколов затащил Непомнящего и Козлова к себе домой. Козлов долго и даже как-то испуганно отнекивался: Непомнящий же согласился сразу. Ему был нужен учебник Фоминых и Яковлева «Электросварка», а Соколов сказал, что у него два.

— Принеси завтра.

— Зачем делать завтра то, что можно сделать сегодня, — философски изрек Соколов. — Поедем. Я здесь недалеко живу. Мать вчера пирог сообразила — симфония! Добьем пирог.

Было темно и морозно: в январе темнеет рано. Они втиснулись в автобус и стояли на задней площадке, прижатые друг к другу. Козлов заметно нервничал, спросил, есть ли у Соколова телефон, и торопливо объяснил, что ему надо позвонить по одному делу.

— Ясно, — сказал Соколов. — Все понятно. Она ждет, ждет…

Козлов улыбнулся — улыбка получилась какая-то жалкая. Соколов подумал: «Кажется, сболтнул что-то не так». Надо было срочно переводить разговор на другое.

— Дядя Леша сегодня спрашивает меня, как ребята? А что, говорю, ребята? Главное — принципиальность. Точно? Я ходил, смотрел, как пятьдесят первая наши цилиндры варит. Шов — во, металла накачали тонну. Электрод подкладывают. Все равно вернут из БТК. Я говорю им — у вас же непровары кругом, ну, а они меня по известному адресу…

Непомнящий усмехнулся.

— Принципиальность! — сказал он. — Она, брат, знаешь, когда хороша? Когда у тебя должность повыше. Верно, Козлик?

— Я не знаю, — торопливо ответил Козлов. Казалось, он растерялся от того, что Непомнящий обратился к нему с этим вопросом.

— Ну, ты даешь! — сказал Соколов. — Ты еще дядю Лешу не знаешь. Он тихий-тихий, а скажет — как отрубит. Скала! Нам вылезать.

Они вывалились из автобуса, и Соколов кивнул на огромный девятиэтажных дом, похожий в темноте на корабль. Вдруг Козлов, порывшись в карманах, спросил:

— У тебя есть две копейки?

— Позвонишь от меня.

— Нет, я лучше из автомата.

Две копейки нашлись, и Козлов зашел в телефонную будку, плотно прикрыв за собой дверь. Соколов и Непомнящий стояли рядом. Боковое стекло будки было выбито, Козлов этого не заметил — он стоял, повернувшись к ребятам спиной, и прикрывал трубку ладонью. А они слышали все.

— Мама? — спросил Козлов. — Я задержусь. Нет, к одному из наших. Ну, из бригады… Нет, нет… Ну час, не больше. Да, сразу…

Из будки он вышел повеселевший и не заметил, что ребята поглядели на него странно: Соколов с легкой улыбкой, а Непомнящий с откровенной злостью.

Если Соколов подумал: «Вот сосунок, мальчишка», то Непомнящего просто взвесил этот звонок. Взрослый парень, а отчитывается перед матерью, как школьник-второклашка, оставленный учителем после уроков. И весь остаток дороги до девятиэтажного дома-корабля и потом, в лифте, Непомнящий молчал, а когда они вышли на площадку, сказал Соколову:

— Ты вынеси мне учебник.

— А пирог? — удивился Соколов.

— Спасибо. Я за книжкой ехал.

Соколов поглядел на него внимательно и, видимо, что-то сообразил. Во всяком случае, не стал уговаривать, Непомнящий знал, что еще минута — и он не сдержится, злые слова так и вертелись на языке. Он закурил, бросил спичку в лестничный пролет и прислонился к горячей батарее. Еще через несколько минут Соколов вынес ему учебник и все-таки спросил:

— Может быть, зайдешь на полчаса?

— Нет.

Непомнящий нажал кнопку лифта, дверцы раскрылись и замкнулись за ним. Соколов вернулся домой, в квартиру.

— Я сейчас! — крикнул он из коридора. — Только чайник поставлю.

Матвей сидел в комнате, и первое, что заметил Володька, это его напряженную позу, как будто робкий человек пришел на прием к большому начальнику и робеет до невероятности. Потом Володька увидел, что Козлов — в одних носках. Значит, снял ботинки в прихожей, чтоб не наследить. Пришлось отдать ему свои тапочки и надеть отцовские.

— Мои старики придут поздно, — говорил Соколов, открывая форточку и включая телевизор. — Так что ждать их не будем. Сейчас соображу чайку… А у бати есть заветная бутылка — можно по рюмочке.

— Нет, нет, — снова испуганно сказал Козлов. — Я не буду.

Володьку удивило это постоянное состояние напряженности и испуга. И еще этот звонок матери.

— Ладно, не будешь так не будешь. Что там по телевизору? Передача для работников сельского хозяйства — это не для нас, пока можно выключить. Партию в шахматы?

— Я плохо играю, — сказал Козлов. Он уже немного освоился и оглядывал комнату, увидел большую фотографию Володьки Соколова на стене, встал и подошел ближе. Володька был снят возле развернутого знамени — лицо торжественное и немного растерянное. — Это ты?

— Я. Перед самой демобилизацией. А ты что, на завод тоже после армии пришел?

— Нет.

— Но срочную-то отслужил?

— Нет.

Козлов отвечал, глядя в сторону. Володька не понимал:

— Как так? Тебе же лет двадцать с лишним, наверное?

— Я сидел, — нехотя объяснил Козлов.

Володька присвистнул. Наверное, этого не надо было делать. И уж, во всяком случае, не надо было тут же интересоваться — за что? Но у Соколова всегда было так: он сначала говорил, потому думал. Еще там, в армии, в погранвойсках ребята подшучивали над ним: «У тебя голова замедленного действия».

Он спросил: «За что?» — и, спохватившись, махнул рукой.