Евгений Воеводин - Похвали день вечером

— …Значит, коммунисты потребовали от партийного бюро разобраться во всей этой истории. Одновременно из нашей газеты поступило — ну, не жалоба, — скажем, письмо бригады. Мы, значит, создали комиссию из трех человек и она доложит вам свое мнение. Только я попрошу обойтись без реплик. Здесь, значит, ораторов нет, и реплики сбивают выступающих. Товарищ Ершов…

Савдунин увидел того длинного, незнакомого рабочего, который несколько дней назад в партбюро начал сразу говорить ему «ты». («Странно, что он со мной даже не поговорил. Какая же это комиссия?») Он не знал, что сегодня Ершов и еще двое коммунистов долго разговаривали со сварщиками, а к бригадиру не подошли нарочно — незачем лишний раз трепать человеку нервы.

Снова прошел легкий смешок, просто невозможно было удержаться от него: после низенького, квадратного Савдунина фигура Ершова на трибуне высилась столбом, и край трибуны уперся ему в живот. Ершов чуть нагнулся вперед и вытащил из кармана сложенную пополам школьную тетрадку, как бы подтверждая слова секретаря партбюро, что здесь, значит, ораторов нет.

И вот тогда Савдунин словно бы отключился от всего: то, о чем говорил Ершов, доносилось до него словно издалека, из-за плотно прикрытых дверей; он слышал лишь обрывки фраз, не вдумываясь в их смысл, только чувствуя все растущую радость от того, что никуда он с завода не уйдет и эти две недели с бессонными ночами забудутся.

Потом он спохватился — надо же послушать! — и вдруг услышал явственно, будто дверь сразу открылась настежь:

— …А затем товарищ Савдунин повел себя неправильно, поддался личной обиде, и вместо того чтобы, как положено коммунисту, добиваться правды, взял да и подал заявление об уходе, — Ершов оторвался от своей тетрадки. — Вот здесь ты, товарищ Савдунин, говорил, как подействовала на твоих ребят, бригаду то есть, вся история. А ты подумал, как на них подействовало твое заявление? Сами же кричим: надо смену растить, бойцов, — а ты кого такими заявлениями вырастишь?

«Твоя правда, Ершов. Сам знаю. Ругай меня, сколько влезет. Главное-то не это. Никуда я с завода не уйду — вот что главное». И опять Савдунин как бы нырнул в себя, теперь уж отгородившись от всего, что происходило в красном уголке. На трибуне стоял Бабкин — и он только видел Бабкина, думая, что надо бы сразу позвонить жене. Волнуется ведь. Телефон-автомат у выхода, две копейки, кажется, есть. Он нащупал в кармане мелочь, но постеснялся вынуть и поглядеть, есть ли там двухкопеечная монета.

Бабкин говорил, что решение о бригаде было крутое и не совсем (он так и сказал — не совсем) правильное. И что он, тоже как член комиссии, считает верным отмену его. Ну, а Роберту Ивановичу (он даже чуть наклонился в сторону Клюева) надо бы сдерживаться, прислушиваться, не то получается: что хочу, то и ворочу!

— Я, к сожалению, эту историю давно знаю. Еще в прошлом месяце Роберт Иванович сказал в сердцах: «Разгоню мальчишек!» Было такое, Роберт Иванович?

— Я и матом ругнусь, случается, — мрачно ответил Клюев. — Может, тоже процитируешь?

— Нет, — сказал Бабкин. — У меня уже все.

И по привычке, как на сцене после концерта, уронил голову на грудь. Ему аплодировали — первому и единственному сегодня, — и он шел, принимая эти аплодисменты всерьез, даже Травин, которому вроде бы ни к чему было улыбаться, еле сдерживался, чтобы не рассмеяться на своем председательском месте.

Потом он, уже поскучнев, говорил: да, запустили, значит, работу с людьми, и он проглядел эту историю, выводы же комиссии следует признать правильными.

— Подвести черту, — сказал кто-то. — Все уже ясно.

Савдунина окликали, ему протягивали руки — он торопливо отвечал на рукопожатия, неловко, боком пробираясь меж рядами к двери. Он спешил, потому что нервничала жена и надо было скорее позвонить ей.

На улице светило низкое, вечернее солнце и шел мелкий, теплый, «грибной» дождь. Савдунин вышел за проходную и сразу увидел стоящую на другой стороне улицы рядом с газетным киоском женщину с зонтиком — маленькую, худенькую, застывшую в ожидании. Он не замечал парней, которые прятались от дождя под выступом газетного киоска. Он видел только ее, эту худенькую женщину, и думал, что она точь-в-точь такая же, какой была много лет назад, когда он ходил к ней на свидания вместе с Клюевым.

Осторожно, словно в реку, женщина ступила на мокрый асфальт и побежала ему навстречу. Савдунин увидел ее испуганный, выжидающий, спрашивающий взгляд — все-таки отпросилась с работы, не выдержала, примчалась…

— Ты промокла?

— Нет.

Она все поняла.

— Лицо у тебя мокрое.

— Это так, дождик.

— Соленый у тебя… дождик-то.

Они пошли, и женщина все пыталась прикрыть зонтиком круглую, коричневую голову Савдунина, а парни глядели им вслед, но не двинулись, хотя дождь уже утихал, как бы боясь помешать тем двоим, что ушли…

В Финляндии женщины рожали в бане.