Евгений Воеводин - Похвали день вечером

Капитан наклонился над женщиной и, перевернув ее, вздрогнул. Страшные синяки на ее лице разбухли, глаз не было видно, вместо них оказались черные щелочки. Он попытался приподнять женщину, та глухо застонала.

Шилов поднял женщину на руки и вынес из дома. Положил на скамейку. Вернулся, сорвал с постели одеяло — завернуть избитую, — и, как будто почувствовав недоброе, резко обернулся.

Удар топором пришелся мимо. Шилов ударил этого человека в лицо, но не сильно — тот успел отскочить и снова вскинул топор. На этот раз не удалось увернуться, удар по руке оказался точным, хотя метил-то хозяин, конечно, в голову.

Но третьего удара не последовало. Ворвался солдат и успел двинуть хозяина прикладом по затылку.

Обратно Шилов ехал на телеге. Тут же лежала завернутая в одеяло избитая женщина и корчился, хрипел, ругался по-литовски связанный хозяин хутора. Рука у Шилова болела так, что временами он терял сознание.

Он не помнил уже, как его привезли в волостной центр. Как накладывали швы. Очнулся — палата, парень с перевязанной головой на соседней койке.

— Где я?

— Да больница здешняя, — охотно объяснил парень. — Ничего, жить можно. Меня вот в черепушку бандиты грохнули. А вас, говорят, зарубить хотели? Уже приходил следователь, справлялся про вас.

— Женщина еще была… — хрипло сказал он.

— Видел я ее, в женском отделении лежит. Избита — страшное дело! Да вы поспите, поспите, товарищ капитан, сон все лечит…

Фамилию хозяина хутора капитан узнал от следователя — Скирмантас. Его привлекли к уголовной ответственности за зверское избиение жены и покушение на офицера Советской Армии.

Тот же следователь познакомил капитана с Дануте. Это было необходимо для следствия.

Отец не понимал, о чем следователь говорил с женщиной и почему вдруг она, заплакав, схватила его, Шилова, руку и, быстро нагнувшись, поцеловала ее.

— Ну, вот еще! — сказал Шилов. — Этого только недоставало. До чего же замордовали, оказывается, человека. Вы переведите ей, что у нас так не полагается.

Он сидел, красный от смущения.

Следователь перевел, и женщина поглядела на Шилова. Он словно бы впервые увидел ее глаза — серые, светящиеся изнутри.

Ну, а все остальное, обычно говаривал отец, оказалось делом времени и техники. И брал эти фотографии, в который раз мысленно возвращаясь к далеким и радостным временам.

Мать до сих пор так и не научилась правильно говорить по-русски. У нее был сильный литовский акцент, и поэтому она говорила медленно, как всегда говорят люди не на своем родном языке. С отцом они условились называть детей поочередно русскими и литовскими именами; вот так в семье оказались Дмитрий и Анеля, Нина и Пранас, Коля и Дануте-младшая.

Дмитрий знал и историю их любви, и то, чем отец был для матери все эти двадцать пять лет. После смерти отца она постарела враз. Светлые волосы стали пепельными. Она часами сидела у окна, и Дмитрий знал, почему — обычно она, с утра занятая хозяйством, присаживалась сюда около шести — в то время, когда отец возвращался с работы. Она привыкла видеть каждый день, как отец выходил из автобуса, поднимал голову и махал рукой…

О том, что теперь надо оставить институт, Шилов подумал не сразу, Анеля заявила, что по вечерам ее не будет дома.

— Ты хочешь заниматься не дома? — медленно, по обыкновению подбирая слова, спросила мать.

Анеля тряхнула своей рыжей гривой и сказала, что она нанялась на работу. Будет разносить вечернюю почту. И не надо никаких споров на эту тему.

Шилов неловко обнял сестру и ткнулся в ее щеку.

— Все правильно, сестренка, — сказал он. — Никаких споров. И я все-таки, хоть и не очень выдающийся, но сварщик. Так что проживем.

Сварке он научился в подшефном колхозе. Собственно, теорию-то он знал, как говорится, назубок, остальное же, выражаясь словами отца, было делом техники. В колхоз он впервые попал после первого курса, но тогда студенты копали картошку. Год спустя он укатил в «Путь Октября» уже на все каникулы. Ему нужно было заработать. Он приехал, и ему сказали: «Можешь варить? У нас некому. А в мастерских техника стоит, уборочная на носу…»

Конечно, заводское оборудование с тем, что было в колхозной мастерской, не сравнить. К тому же до всего приходилось докапываться самому. Почему, например, вдруг начинает барахлить генератор? Оказывается, загрязнен коллектор. Сильно греются подшипники — поди, догадайся сразу, что очень густое масло. Или искрят щетки, нагар на всех пластинках коллектора — опять часы, пока определишь, что щетку заело в держателе, и так далее. Это только сварочный агрегат, а есть еще однопостовый трансформатор и еще куча всякой другой техники, которую приходилось буквально перебирать до малой малости своими руками.

Работа у Шилова была такая: утром, с петухами, в ремонтную, ночью домой. Собственно, дома не было. Он спал на сеновале, и это оказалось счастьем — провалиться в пряно пахнущую мякоть и сразу, мгновенно, уснуть…

Тех денег, которые Шилов заработал в колхозе, хватило и ему на костюм, и на зимние пальто малышам. Слишком уж быстро они росли, малыши. А нужно было еще купить кучу всяких вещей, и Дмитрий обрадовался, увидев объявление: «Требуются ученики сварщиков… Работа ночная». Его устраивала ночная работа. Тем более что учеником он рассчитывал быть недолго. Уже через месяц он получил третий разряд.

Усталости он не чувствовал. Четыре часа сна в сутки — вполне достаточная норма для двадцатидвухлетнего человека. Зато он пережил радость нового открытия: ночной Ленинград.

Странно выглядел пустой огромный город. По ночам бригада ремонтников чинила или меняла трамвайные рельсы. Падал снег. В снегопад вспышки электросварки были ярче; казалось, электрическая дуга зажигает снежинки, и огонь перебрасывается с одной на другую. Пустой город, снегопад, голубой огонь, спящие дома и дворцы, Суворов возле Кировского моста, черный провал Невы — да разве может быть что-нибудь дороже?

Когда умер отец, Шилов пошел на прием к декану.

— Вот заявление. Я должен уйти. Мне нужна характеристика для поступления на завод.

— На завод? — переспросил декан. — Вы уходите с третьего курса? — Он листал документы Шилова. — Круглый отличник. Погодите, это не вашу работу мы печатали в «Вестнике»? Кажется, о причинах появления дефектов в сварных швах?

— Мою.

— И вы уходите?

— Да.

Декан качнул головой. Жаль. Очень интересная была работа. Может быть, мы чем-нибудь… Шилов ответил — нет, ничем. Декан протянул ему руку.

— Вот что, — сказал он. — Если вам что-либо понадобится в институте, если захотите вернуться, хотя бы на вечернее отделение, — приходите ко мне. — Он подумал и повторил: — Жаль. Вы могли бы стать интересным ученым.