Владимир Мирнев - На маленькой планете

А сейчас тетя Феня уговаривала собаку.

— Пират, Пират, — говорила ласково она скулившей собаке.

Ее слова послужили тут же Герке поводом заключить, что все сильные собаки очень сентиментальны, и провести аналогию с людьми.

Полоска света передвинулась и выхватила часть горки, стоящей в углу, и мелко заискрилось стекло ее под бледным лунным светом. Я смотрел на свет и засыпал. Донесся какой-то звук, в ответ зарычала собака, а затем послышался тихий, сонный голос тети Фени, а Герка под ухом забубнил что-то о превратностях человеческой судьбы.

Я, кажется, заснул, но когда проснулся, долго не мог понять, спал я или нет. По углам топорщились серые жидкие тени, из приоткрытой двери тянуло сырым холодком.

Я выглянул в окно. Напротив, через улицу, под ветлами стояла огромная бурая корова и лизала себе бок. По улице бродил туман; белесые полосы протянулись по мутному небу и далеко у леса сходились с туманом. Я смотрел в окно, и до чего же было тихо! Тихо и хорошо! Утром все бывает тихим и задумчивым. И мне показалось, что есть какая-то связь между спокойным разговором, доносившимся со двора, и туманом, который осторожно бродил от забора к забору, тыкался в мокрые дощатые заборы, мокрые кустики и опять плыл по улице. И мысли мои, казалось, так же как и туман, текли медленно и плавно.

— Если крутой месяц больно, — говорила тетя Феня, — оно к вёдру будет, а нет…

Я оделся и вышел.

— Встал, — посмотрела она на меня. — Чего-й так рано?

Она сидела на пороге, накинув пальто прямо на ночную рубашку; ее длинное крупное лицо было спокойным, тихим и казалось неподвижным в своей задумчивости. Герка стоял позади нее и говорил, посматривая на огромного поджарого пса, махавшего хвостом и жалобно скулившего. Никогда я не видел таких печальных, будто умоляющих о чем-то, глаз, так обильно слезящихся, как у этой собаки.

— Какая же здесь связь? — продолжал Герка, почесывая виски. Он сказал серьезно, и когда усмехнулся, то это относилось не к разговору, а к Пирату, который то опускал голову и будто исподлобья пытался глядеть, то глядел косо и, казалось, чему-то удивлялся.

— Между месяцем и погодой какая связь? — повторил Герка.

— А никакой, — ответила она. — Крутой — к вёдру, а нет — к дождю. Какая тута связь? А никакой. Так все.

Она замолчала и поглядела на улицу. Герка многозначительно покашливал и всем видом давал понять, что ему безразлична и эта связь, и еще многое, что преходяще в этом мире. Когда Пират направился к нему, он вздрогнул и сделал два быстрых шага назад, но, заметив, что я увидел его испуг, понял свою опрометчивость и, исправляя ее, взял со скамейки кружку и начал оглядываться, ища ведро с водой.

По улице гнали стадо. Впереди шла однорогая пегая корова и мотала головой, как будто хотела боднуть плывущий впереди нее туман. Сзади стада медленно ехала машина; шофер стоял на подножке и кричал пастуху:

— Убери скотину!

— Сам убери, — отвечал пастух, щелкая кнутом.

— Ах ты, скот такой! — кричал шофер. — Твое дело или не твое?

— От скота слышу, — отвечал спокойно пастух.

Стадо прошло, а в воздухе все еще стоял мерный топот коров, запах навоза и молока, и приятно щекотало в носу.

Тетя Феня ушла в сад и вернулась оттуда с миской яблок.

— Ешьте, — сказала она, — анисовка. Чай, в Москве-то нет?

Герка хмыкнул и многозначительно посмотрел на меня. Тетя Феня ушла в сарай, а Герка сказал мне, что он договорился, и мы сможем здесь пожить в свое удовольствие недели две-три.

— Полезно, — закончил он довольно и, видимо, совсем забыл, что я его вытащил в эти места, чтобы он «разбавился» природой после бурной и, как обычно в таких случаях, недолговечной супружеской жизни.

Он взял яблоко и, держа его на отлете, заговорил о бренности всего сущего, и видно было, что дело не в том, что он говорил: его волновали события не столь далеких дней.

Скоро пришла тетя Феня, разожгла керосинку и стала чистить картошку, а я удивленно глядел на нее: совсем недавно она выглядела старушкой, а теперь будто помолодела, окрепла. Кажется, и Герка это заметил, оживился, щуря глаза и что-то соображая, и хотел, это чувствовалось, спросить ее о чем-то.

Пират вдруг защелкал зубами, пытаясь поймать муху, и тонко заскулил, затем направился в противоположный угол двора, оставляя на матовой росистой траве ярко-зеленые борозды.

С неба спала белесость, образуя по горизонту прозрачные облачка.

Тетя Феня открыла дверь, выходящую на улицу, и села на табуретку. Опять мне показалось, что лицо ее осунулось, постарело. На ней была уже тонкая, в больших георгинах кофта и синяя стираная юбка с многочисленными складками; закрученные в узел волосы лежали на золотистой от загара шее. Я тоже начал смотреть на ветлы, порозовевшие от солнца, на уходящий к лесу лог, в котором еще шевелился, прижимаясь и тая, туман, и вьющаяся по логу стежка то показывалась, то исчезала, и думалось, что мы попали сюда не случайно, что тетю Феню я знаю давно, что видел я все это не раз и только не могу вспомнить, где и когда.

— Всему яблоки виной, — сказал Герка, поморщился, и его глаза стали похожи на глаза Пирата.

— А что? — повернулась тетя Феня. — Уж так кислы?

Она быстро взяла миску с яблоками.

— Вот энт хо-рош, — показала на яблоко. — Энт, энт хо-рош, а вот плох, совсем сдох. Кислы? — обратилась ко мне.

Я покачал головой и сказал, что нет, что он все выдумывает.

— Нет, — продолжал свою мысль Герка. Он считал себя обязанным вмешиваться в любой разговор, чтобы, как объяснял он, внести кристальную ясность. — Он все берет так, как есть, — разъяснил Герка, набычившись точно так же, как профессор по сопромату Ивашков, выгнув шею и глядя исподлобья на собеседника. — Берет так, — тянул он, — как то есть дают ему, то есть прямо. И никак по-другому. Вот ведро воды, вот ведро… Понимаете? Если я скажу: «Дай пить!» — он дает воды. Но если я скажу: хочу пить жизнь, — он меня не поймет. Иносказательно не поймет, понимаете?

Тетя Феня удивленно поглядела на него, села, не отрывая от Герки взгляда, и поправила кофту.

— Образность — это такая вещь, — качал головой Герка. Я ему делал знаки руками, чтобы он не продолжал, корчил страшную рожу, но он на меня не глядел. — Очень нужная вещь и сильная. Вот возьмем эти яблоки. Яблоко есть яблоко, но если бы не оно, то что бы тогда? Не мучился бы никто и не страдал. Ведь по преданию, оно погубило меня, тебя, вас, всех… Ева съела яблоко. Но если бы это было так, мы заставили Еву по административной линии принести покаяние, и мир обрел бы мир. Но в том-то и дело, что это только сказка.

Я все еще жестикулировал, а тетя Феня успокоилась и снова уставилась на улицу, но Герка продолжал:

— Нет всего этого. А жаль. Я бы первый наказал Еву, а заодно и Адама. Нет, с ним бы повременил, а Еву обязательно, но это сказка. Даже старики в это уже не верят. Вот вы верите в бога?