Н Огнев - Дело о мертребе

В последних словах Малкина была улыбка; улыбка невидимыми мгновенными нитями пронеслась по комнате, и предбоевая напряженность ламп — круглых, толстых, с порывами к копоти — ламп без абажуров — пропала.

— Нюша, говори ты, — раздались голоса. — Нюша! Нюша! Просим.

— Ну, и скажу! Я вот говорить не умею, а скажу. В общем дело такое. По поводу этого ребенка мы, девочки, не знаем. Но только мы не виноваты. Старшие девочки все в один голос говорят, что мы не виноваты, а если свидетельничать — так всех, а не одну какую-нибудь, и Люся Оболенская тоже здесь ни при чем, и потом, почему подозрение, никто не понимает…

— Еще кто? — спросил Малкин — и снова услышал лампы.

— Я прошу слова, — сказала высокая девушка с обритой головой («Тиф, наверное, был», — подумал Малкин). — Да, Нюша права: мы не понимаем. То есть мы понимаем: это подозрение, конечно, результат личных отношений между Зинаидой Егоровной и другими учительницами и нами… Я думаю, что в других детских домах такого подозрения не могло быть.

— Все? — спросил Малкин. — Может, теперь мальчики?

— Пожалуйста, — официально ответил Всеволод Бирючев. — Секретарем был Зот Мерлушкин. Зот, зачитай протокол.

— Дело о мертребе, — начал быстрой скороговоркой скуластый малый с приплюснутым носом и тотчас же сконфуженно пояснил: —это я для сокращения времени, потому дело пустяков стоит… Слушали: найден мертреб, предложение разыскать виновных, постановили…

— Позвольте-позвольте, — перебила Зинаида Егоровна, и от быстроты у ней вышло: псольте-псольте: — Это — это издевательство! Что это еще за мертреб? Я уйду-уйду отсюда.

— Никакого издевательства и нет, — рассердился Зот Мерлушкин. — Тут сокращение времени — и больше никаких. Ну вот, постановили. Ввиду отсутствия данных дело прекратить. Мертреба предать закопанию. Вот и все.

— То есть, как все? Как все? — закипятилась Зинаида Егоровна. — Значит, распущенность может переходить всякие, всякие границы?.. Это, это безобразие! Я не могу — я не могу! Я уйдууу — я уйду!!

— Да погодите вы уходить-то! — рассвирепело гаркнул Малкин. — Ребята еще и не высказались, и нечего, скажем, негодовать. Вот что, публика. Конечно, я, так сказать, не могу одобрять такого скороспелого решения. Поэтому просил бы, — ну, скажем, мотивировки.

— Мотивировка такая, — сухо сказал Всеволод Бирючев, опустив углы губ книзу. — Во-первых, подозрение неуместно и не имеет под собой почвы… Во-вторых, даже если бы оно имело почву, — лампы снова заскрипели напряжением в промежутках между словами, — то нет оснований устраивать освидетельствование и тому подобное. («Как адвокат, ей-богу, как адвокат», — с удовольствием подумал Малкин). — Оснований же нет потому, что это дело частное, не общественное.

— Как не общественное? Кааак так не общественное?

— Он будет говориль про часни дел!

— С естественнонаучной точки зрения…

— Да, дело частное, — презрительно повторил Бирючев. — Такого рода дела нельзя рассматривать как общественные. Может, преступление и есть в том, что скрыли, но как же не скрывать, когда не изжита старая буржуазная мораль. А новая мораль учит превратить отношения между обоими полами в чисто частные отношения (Бирючев заглянул в тетрадку), касающиеся только участвующих в них лиц, в которые обществу нечего вмешиваться.

— И это, и это в детском доме! — встопорщила усики кверху Зинаида Егоровна — Я тебя не узнаю — не узнаю, Всеволод! Откуда это, откуууда все это?! Ведь это гадость — гадость!

— Из Фридриха Энгельса, Зинаида Егоровна, — почтительно ответил Бирючев. — Вот, пожалуйста, — «Принципы коммунизма».

Столовая дрогнула сдержанным хихиканьем, лица задвигались, и лампы, внезапно прекратив треск, заулыбались в ответ, подмигивая.

— Я… я не знаю… — начала было Зинаида Егоровна, но Малкин ощутил сзади дерганье за рукав — и обернулся; перед ним, согнувшись, стояла обыкновенная деревенская баба — уже пожилая, в платке.

— Тебе еще чего, тетка? — с досадой спросил Малкин.

— Так что к вашей милости, товаришш… Дозвольте высказать. Ребеночек-то, что нашли в канаве, — он мой. Недоносок, стал быть. Хоронить-то нонче дорого, — одному попу колькя переплатишь, — опять, стало быть недоносок… Ну, мы яво и выбросили… Не думали, што обнаружится… А как обнаружился, да пошел разбор дела, так я совсем испужалась…

— Да кто ты такая, тетка? — удивился Малкин.

— Это техническая наша, Федосья, — ответил Бирючев.

— Ну, и всадила ты, было, нас в историю, тетка, — сказал Малкин.

— А ничего теперь за это не будет? — робко спросила баба.

— Иди уж… ничего не будет. Дети, вопрос ликвидирован.

Горячим, стремительно веселым грохотом рухнули аплодисменты. Молодые веселые лица окружили Малкина. Где-то около сердца возникло у Малкина давно не появлявшееся чувство горячей солидарности и уверенности в этих юных людях. «Вот она, настоящая-то уверенность!» — подумал Малкин мимолетно. Захотелось сказать слова, — много слов, не стертых, как пятаки, а новых, свежих, радостных. Слова выходили старые, знакомые и потому слегка расхолаживали:

— Ну, вот что. Молодцы вы, ей-богу, молодцы… Я сам помолодел с вами… Умеете заступаться… Только… как же это по вашей морали получается? Выходит, что в детском доме, — ну, скажем, — допустимы брачные отношения?!

— Да нет же, нет!! — пронзительно вскрикнула Нюша. — Ведь это он нарочно, дал для близиру, грациям в пику! Ведь правда, Всеволод, мы понимаем?!

— Конечно, понимаем, — глядя правдиво на Малкина, подтвердил Бирючев.

— Ну, вот что, ребята. Я ваших граций представлю к увольнению. А вы… молодцы. Девочки — молодцы: заступились за подругу. А мальчики — прямо как адвокаты. Конечно, думайте, мыслите, — нам, старикам, уже не под силу. Как это ты ловко ее, — внезапно переходя на «ты» Бирючеву, — Энгельсом стукнул… Конечно, мораль-то… того… мне непонятная, а все же… ловко.

— Вы еще на вечерний поезд успеете, — сказал приветливый голос сзади.

— Как же так успею? Да, а велосипед? — спохватился Малкин. — Я ведь велосипед оставил в лесу.

— А мы уже притащили и починили, — радостно сообщил скуластый Зот Мерлушкин. — И вычистили — он у вас весь в грязи был.

— Вот за это — спасибо, — с облегчением сказал Малкин. — Ну, просто, вы — во всех отношениях молодцы… Только как же я поеду? Грязно и темно сейчас, наверно.

— А луна… Луна вовсю, — раздались голоса…

«Как хорошо-то, — думал Малкин, занося в лунном саду ногу на велосипед. — Как хорошо, как молодо… Вот она, настоящая-то уверенность… И паники никакой нет, даже в тяжелых обстоятельствах».