Михаил Миляков - Лавина

Мысли Сергея — о Регине. Перед выходом столько забот навалилось, уж Воронов постарался, чтобы без дела не сидеть, только ночь оставалась для памяти, упреков ей, себе…

«Всегда испытывал нетерпеливое желание быть вместе. А получалось… Ее подруги, их разводы, свадьбы, дни рождения, просмотр и прогоны, заезжие знаменитости и ночные репетиции, потому что зал расписан по часам, и если что-то не ладится и необходимо пройти на сцене… Ее поездки на гастроли и мои командировки, в которые удирал от неладов, непонимания, от обид по пустякам, ссор… И все равно постоянная неутолимая жажда быть вместе. И действительность: идет на восхождение, а она — сперва Кисловодск, теперь Гагра».

Фирн местами основательно подтаял. Ноги вязнут, как в трясине. Где тень, хоть небольшая, — ледяная броня едва пробивается штычком ледоруба.

Скалы в тени обросли инеем. На солнце коричневато-оранжевые, теплые. В потеках льда. Лужицы снеговой воды отражают небо. Сдвинешь защитные очки, оно густо-синее, пронзительно синее, почти фиолетовое на границе со снегом и очень глубокое, той особенной яркой глубины, что бывает лишь над высокими снежными горами в прозрачно-ясный полдень.

Жора заметно «получшал», как не преминул высказаться Павел Ревмирович, обгоняя их, чтобы топтать снег. Замечать все и вся — его основное занятие. Высказываться — тоже, хотя и не всегда следовало бы это делать. Да, на скалах Жора почти прежний, ловкий, сильный, бесстрашный. Его стихия. Но едва начинается снег или фирн, Жора раскисает и уже не рвется вперед.

Рюкзаки тяжеловаты (Сергей — не парадокс ли? — отчасти даже рад тяжелому рюкзаку. Хотя вообще-то, что и говорить, можно бы и полегче). Обсуждали, кажется, самую распоследнюю мелочь, когда составляли списки. «Проживем, братцы, без второй фляги?» И если, пусть не сразу, после колебаний, решали, что одной большой флягой обойдутся, другая безжалостно вычеркивалась. Когда таким образом списки поджали, урезали, утрамбовали и прожиточный минимум был сведен к самому что ни на есть необходимому, снаряжение, продукты и прочее хозяйство собрали в кучу. И непосвященному ясно: этакое изобилие в четыре рюкзака нипочем не уложить. «Братцы» было сникли от извечной жизненной дилеммы — несовместимости желаний и возможностей, начали переругиваться; Павел Ревмирович выхватил чьи-то кеды из кучи, потряс ими над головой и швырнул в сторону с соответствующими примечаниями. Его поступок влил бодрость и заразил других духом реализма. Оживленно ругаясь, в восемь рук принялись раздергивать кучу. Поблескивая, летели миски и запасные бачки с бензином, консервы и удивительно удобные, но чертовски тяжелые металлические чехлы для кошек. Складной ножик Сергея, в котором штопор, ножницы, открывалочка для консервов и даже вилка имеется совсем настоящая… Нет, ножик Сергей все-таки прихватил. Так приятно вертеть его в руках, так приятно было покупать и думать о походах, о восхождениях… Ребята разошлись, стоит только начать, едва всю кучу напрочь не раскидали. Воронов, как самый благоразумный, вовремя остановил.

Место встретилось: не то что вчетвером, а и десяти хватит расположиться с удобством, как не воспользоваться! Сняли рюкзаки. Жора обрезок резиновой трубки вынул, присосался к лужице, пьет.

— Ты бы лимонкой подкислил, — заметил Воронов. — Дать тебе?

Жора без внимания. Павел Ревмирович хмыкнул, ни к кому в отдельности не обращаясь:

— В пьянстве не замечен, но по утрам пьет воду, много и жадно.

— Место в самом деле славное, — оглядевшись, констатирует Воронов.

— Как специально распланировано для дружеских завтраков!

Воронов справился с часами. И молча принялся развязывать рюкзак. Вынул сервелат финский, баночку немецкого паштета.

— Есть еще любители с речами выступать, — вспомнил Сергей как-то вдруг, казалось, без всякой ассоциации вчерашние потуги начлагеря.

— Что ж ты хочешь, приучены! — подхватил Паша, словно о том же самом подумал, и тоже рюкзак свой начал потрошить. — Речугу выдать по поводу, а тем более без повода, по высокому вдохновению — дело немаловажное. — Вытащил мешочек полиэтиленовый с черносливом. От буханки хлеба освободился. — Я бы даже сказал, важнейшее. Вкалывает иной дуралей по старинке в поте лица, толку-то, во всяком случае, для самого? Ты сумей показать! Призвать и нацелить. Особливо ежели еще фразочку какую эффектную, чтобы в газетах подхватили, — и на коне, то бишь на черной «Волге».

Разложили снедь, натюрморт получился — загляденье. Ножик Сергея весьма кстати: секунда — и консервы открыты.

— Небось югославский? — заметил Жора, выбирая помягче черносливину. — Колбаса финская…

— Зато сыр здешний. Называется «Российский», — сказал, закрывая тему, Воронов.

— Чай китайский, ром ямайский, вечер майский! — продолжал насмешничать Павел Ревмирович, укладывая на бутерброд с паштетом еще сыр. — Небось по личному распоряжению Нахал Нахалыча? Как он нас жалует. А все Воронов, его стараниями. Эх, есть — потеть, работать — мерзнуть!

— При чем тут Воронов? — вмешался Сергей. Удивляла и настораживала в последнее время растущая Пашина нервозность. — Восхождение такое!

— При чем тут восхождение? — быстро прожевав, отмахнулся Паша. — На балеты Воронов его водил, когда твоя Регина танцевала. — Он было остановился. — Ты что, не в курсе? Или уезжал? Жорик видел, сидят Воронов с Михал Михалычем в партере, а кругом толстосумы иностранные за валюту… — И опять запнулся при виде вытянувшегося лица Сергея и постарался замазать: — А то — восхождение! Восхождение: значит, что-то может случиться.

Воронов, словно оправдываясь:

— Продукты Бардошин добыл через даму своего сердца. Я никакого отношения к этому не имею, узнал лишь сегодня перед выходом.

— Это через Фросю, что ли? — сообразил Павел Ревмирович. Положительно, затмение на него нашло.

— А то! — хитро сощурился Бардошин. — Решил, Нахал Нахалыч? Держи карман. — У Бардошина зудит шов на губе, он нет-нет почесывает его, делая вид, что приглаживает усы. — А моя, значит, нахвасталась? Ну, я ей выдам!

Тщеславие Бардошина не может смириться ни с каким самым малым умалением начавшегося траверса.

— А балл! — кричит он на Павла Ревмировича. — Про баллы забыл? Нахалычу наши баллы во-о как требуются. — Он черканул ребром ладони по горлу. — Места в соревновании альплагерей чем определяют?

Воронов, как если бы обычный шум и следует унять расходившуюся молодежь:

— Что за крик, а драки нету! Споры во время еды неблагоприятно влияют на процесс усвоения пищи.

Сергей обескуражен: он и не знал про театр. Ни Воронов, ни Регина ни полслова. Считают пустым мечтателем, оторвавшимся от жизни. Но Бардошин?.. Ходит на балеты…