Вениамин Тихомиров - Небо закрыто льдами [Документальная повесть]

Вечером я подошел к маме.

— Почему ты не показывала мне это письмо?

Я видел, как она растерялась.

— Ты нашел его сам?..

Я видел, что ей трудно начать разговор.

— Ты что-нибудь понял в этом письме?

— Его писал отец.

— Это последнее… Больше я не получила от него: ни строчки. Он пропал без вести. Я искала его — ты знаешь, я писала куда только можно, я пыталась найти его товарищей — тех, кто остался жив. Все, что я о нем знаю, — я тебе уже говорила. Он не вернулся, и никто не знает, как он погиб.

— Почему ты искала его одна?

Она обняла меня за плечи. Руки ее чуть заметно дрожали.

— Ты был маленьким. Ты ничем не мог мне помочь.

— А вдруг он жив? — спросил я и вздрогнул от дерзости собственного предположения. — Вон у Петьки из нашего дома отец через несколько лет после войны вернулся!

Мама еще крепче прижала меня к себе и отвернулась торопливо, но я успел заметить на ее глазах слезы.

— Тогда я сам буду искать отца.

Она молча гладила меня по голове.

— Я его найду. Вот увидишь!

В тот же вечер я сел писать письма. Я запрашивал штабы и военкоматы, искал оставшихся в живых отцовских товарищей.

Мне, как и маме, писали в ответ одно и то же: с погибшей лодки никто не спасен, из вещей ничего подобрано не было, лодка погибла далеко в море.

Но письмо-то ведь пришло к нам домой уже после смерти отца! По почте, на наш адрес, написанное отцовской рукой! Только конверт надписал не он!

Когда он отослал это письмо?

Как оно сумело дойти до нас?

…Дни собирались в недели и месяцы. Почтальоны приносили редкие письма, которые ничего нового к тому, что я уже знал, не прибавляли.

Но однажды мне вручили толстый пакет. Он пришел откуда-то издалека. Почерк был незнакомый.

«…Конец апреля сорок второго года. В Заполярье еще зима. Бушует метель. Подводная лодка, на которой служил твой отец, вернулась в тот день из очень трудного, продолжительного похода. Два раза ударила пушка — это значит, на счету лодки еще два потопленных корабля.

Лодка атаковала их в Норвежском море. Конвой противника, прикрываясь шхерами, пытался проскочить незамеченным. Но это не удалось. Подводники атаковали фашистов и два транспорта пустили ко дну. Охранение конвоя набросилось на лодку. Началось преследование. Лодке удалось оторваться от миноносцев и уйти подо льды — больше ничего не оставалось. Здесь фашисты были бессильны. Маскируясь во льдах, лодка окончательно запутала погоню и вернулась на базу.

А вечером того же дня надо было снова уходить в море. Задание было срочное.

Наша лодка и лодка твоего отца стояли у пирса рядом.

Перед походом мы успели написать письма и сдали их на „Субботник“ — был в годы войны на флоте небольшой такой почтово-пассажирский пароходик, ходил из Мурманска в Полярный. Там, на „Субботнике“, я в последний раз видел твоего отца. Из Кольского залива наши лодки вышли вместе. В открытом море мы попрощались. Мы желали друг другу счастливого возвращения. Мы ушли на восток, а лодка твоего отца — на северо-запад.

Тот поход был для нас нелегким. Лишь на третью неделю мы вернулись домой и здесь узнали, что лодка твоего отца пропала без вести.

Что с ней случилось, никому неизвестно…

„Субботник“ в тот раз наши письма до Мурманска не довез. Фугасная бомба разорвалась близ его борта, и он затонул. Почта ушла на дно вместе с кораблем. Через день или два водолазы осмотрели погибший пароход. Нашли почтовый груз и подняли его.

После сушки письма разобрали. Девушки с мурманской почты заботливо осмотрели каждое письмо. Все, что можно было спасти, они спасли. Многие письма оказались сильно промокшими. Адреса, написанные карандашом, стерлись. Девчата заменили конверты и восстановили адреса.

Письмо твоего отца, наверное, выходили эти девчата.

Вот все, что я знаю…»

Из этого письма, присланного товарищем отца, я узнал о том, как жил он и воевал. Но на самый главный вопрос письмо не ответило.

Что сталось с отцом в последнем бою, я так и не узнал.

Но я по-прежнему не хотел верить в то, что отец погиб, что лодка его исчезла бесследно. Я должен был сам убедиться в том, что это так.

У меня оставался один путь — своими глазами увидеть те места, где воевал и погиб отец.

Я сказал дома, что, когда придет время, буду проситься на флот.

Мама промолчала. Бабушка моя растерянно опустила руки.

— Дед твой в море погиб, отец твой там же пропал, и могила его неизвестно где, — так и третьему, что ли, не миновать? Не пущу!

У бабушки дрожали руки, и она никак не могла найти очки, и смотрела на меня выцветшими, подслеповатыми, близорукими глазами; и казалось, она вот-вот заплачет.

— Не отдам! Не отпущу!

Она торопливо гладила мои волосы сухонькими пальцами.

— Дай мне слово, Витенька: когда вырастешь — не пойдешь туда!

Бабушка ненавидела море и делала все, чтобы я тоже от него отказался. Бабушка со мной даже в библиотеку ходила, чтобы я как можно меньше книжек читал о моряках. Она подбирала мне книги по искусству и старалась приохотить меня к стихам. Я неплохо писал школьные сочинения, и бабушка хотела, чтобы я пошел по этой дороге. Она знала на память целые главы из «Евгения Онегина», и я тоже терпеливо заучивал их. Бабушка подзадоривала меня: «Попробуй сам что-нибудь написать! Например, про снег, который сейчас идет». Я пробовал. Стихи получались, их печатали в нашей школьной стенгазете. Ребята прозвали меня поэтом, но я не обижался на шутку. Я жил другим. Я хотел в море.

Я вырос. Пришел и мой черед идти на службу. Я рассказал обо всем военкому. Он не удивился — таких историй он, должно быть, слышал уже не одну. Он сказал только:

— Врачи не придерутся — пошлем на флот.

Врачи не придрались.

Так началась моя дорога в подводники.

— Просись на такую службу, чтобы быть на берегу, — без конца повторяла бабушка, собирая меня в дорогу. — Дай мне слово, что исполнишь это… Будь осторожен. В пекло не лезь. Береги себя — ты у нас в доме один мужчина остался. — И все текли и текли слезы из ее выцветших глаз.

Мама не плакала. Она помогала собираться молча.

— Я все помню, мама, — сказал я ей, когда мы уже садились в грузовики, — я буду искать!

…Потом был учебный отряд, и именно там и тогда, на берегу, я понял, что моряк не тот, кто умеет не укачиваться в десятибалльные штормы, а тот, кто, как таблицу умножения, знает сложнейшую сегодняшнюю корабельную технику, без которой сегодня в море — ни шагу.

Мне пришлось познакомиться здесь с такими вещами, о которых раньше я знал только по учебникам, — с электроникой и телемеханикой, кибернетикой и атомной физикой.

Изучить и освоить все те приборы, с которыми мне предстояло иметь дело в походах, было нелегко. Но я знал, что без этого моряком не стану и до своей мечты не дойду. Я не жалел ни времени, ни себя.