Аркадий Минчковский - В наши дни

— Ну, ладно, — миролюбиво сказал он. — Ладно, квиты мы. Сгоряча я.

Хотел погладить ее волосы, но не решился. Видел, плечи Аньки перестали дрожать. Она затихла и больше его не гнала.

Ушел Алексей к себе утром, когда еще никто в квартире не поднимался. Тихо пробрался в свою комнату. И до того ему при свете того же все фонаря показалось здесь неприветливо, голо и холодно, что и сам был готов, как Анька, заплакать.

Временно он стал жактовским кустовым монтером. В понедельник пришел к управхозу, сказал, что готов делать что нужно, может и оформиться. Электричество бытовое знает, о том можно не беспокоиться.

Знакомый уже управхоз Яков Кириллович обрадовался.

— Куда как хорошо! Нужен электрик, кругом нужен… Есть тут один, да только за маленькую или поллитра и работает. Ну, порядок ли это? В то же время, понимаете — как вас зовут? — Алексей Прокофьевич, понятно… Вся проводка и прочее за блокаду в негодность обратилась. Если, конечно, с умом, так тут и заработать возможность, и польза общему делу, а если одна пьянка в голове…

И пошел, и пошел. Алексей думал — и не остановится. Он придержал болтливого старика:

— Ладно лишнее-то, я работать пришел… Что могу в вашем хозяйстве, все сделаю, приведу в порядок. А насчет маленьких, я и сам куплю, когда потребуется. Мне плати что положено.

Но штатной монтерской должности в междомовой конторе не было. Алексей обязался работать по договору. Подписали бумагу. Деньги хоть и небольшие, но все же добавка к его военной пенсии.

А работы оказалось пруд пруди. Позвали в квартиру. Ну, если свет перегорел. Замыкание произошло или что. За такую «скорую помощь» Алексей денег не брал, не хотел пользоваться чужой бедой. Другое дело, если заменить проводку, повесить люстру или еще что-нибудь. Мало-помалу люди начали отходить от войны. Кое-кто, разжившись обоями, начинал обновлять свое закопченное буржуйками, промерзшее блокадными зимами жилище. Маляров-халтурщиков откуда только и взялось. Толкались они в камуфлированных белилами одеждах возле рынков и магазинов хозтоваров. Как на винтовки, опирались на свои малярные кисти. Стреляли туда-сюда глазами, искали, кто их позовет домой, и окликали прохожих:

— А ну, кому ремонт, кому ремонт?

И стекольщики, время которых пришло, вертелись тут с деревянными коробами, полными невесть где добытых стекол. Плати деньги — любое вставят. Ожидали халтуры — бригадами по два, по три — дядьки, пильщики дров. Приплясывали с обмотанными тряпьем лезвиями пил, которые они на манер портфелей держали под мышками.

Монтеров, понятно, на толкучке видно не было. Они действовали по домовым конторам. Такие, что знали дело, и те, кто всего-то умел заменить пробки или поставить выключатель. Все это у них было при себе. Откуда брали, никто не спрашивал. Лишь бы горел свет, можно было бы зажечь его и потушить.

И к Алексею обращались, не сможет ли он сменить проводку со своим материалом. Но тут было не по адресу.

— Я вам что, — не очень-то вежливо отвечал он. — Я вам техинтендантство?

Другое дело, когда позвали в квартиру, в которой было все припасено. За ремонт проводки брался с охотой. О том, сколько это будет стоить, не говорил. Любо было смотреть, как он делал все чисто, добротно и аккуратно. Видно, стосковались его руки по работе. Пальцы, привыкшие к клавишам баяна, действовали ловко. Тут же еще успевал и пошутить с хозяйкой, которая с детским любопытством наблюдала за тем, как он привинчивал к стене розетку или натягивал по потолку шнур. Работал только под током. И ничего, ни разу не дернуло, хоть и инструмент у него был самый примитивный. Набрал где мог.

С Аней в эти дни они виделись редко. Он встанет — она уже ушла в утреннюю смену. Как уходила, Алексей не слышал. Придет он вечером, после того как справится с каким-нибудь делом на стороне, она уже спит.

Так шло с самого понедельника. Получалось, что с того ночного разговора как бы вышел у них разлад. Но разлада не было. Просто он хотел доказать, что, если надо, он может и работать, и не пить тоже, пожалуйста… Пусть она удивляется. Чувствует ведь — трезвехонек аж до тошноты. И звуков баяна не слышно. В квартире, небось, поражены, что за чудеса?

Только раз вернулся Алексей домой, зашел в свою комнату — она у него по-прежнему никогда не запиралась, — зажег свет и замер, будто окаменел. Лампочку прикрывал невесть откуда взявшийся абажур-конус из плотной бумаги. Кругом все прибрано и пол вымыт. На окне вместо газет, которыми закрывались стекла, висит белая занавеска. На кровати аккуратно сложена чисто выстиранная тельняшка.

Стоял в обалдении и не знал, что делать, как к тому отнестись. Слышал, вернее чувствовал — Аня дома и ждет, что теперь будет.

Минуту-другую выдерживали они эту паузу. Потом Алексей через стенку спросил:

— Это ты тут все, Анюта?

Ответила тихо:

— Я, а кто же…

Не знал, благодарить, что ли. Глупо как-то. И вдруг сказал:

— Я сейчас, погоди немного…

— Хорошо, — ответила Аня, хотя и не догадывалась, чего ей надо было ждать.

Он торопливо ушел и вернулся с колбасой, пивом, французской булкой. Денег как раз было на то достаточно. Позвонил с парадной пять звонков, как следовало звонить Зарубиной, согласно строгому квартирному звонковому расписанию. Двери отворила Аня. Он сунул покупки ей в руки и прошел к себе. Вымылся, надел чистую тельняшку и форменку и явился, не удивившись тому, что закуска уже стояла на столе.

И опять был тихий вечер и горячая ночь. Лежа усталый, он спрашивал:

— Ну что, последний пьяница я, так, что ли?

Вместо ответа она прижималась, сжимала в руках его лицо и закрывала ему рот поцелуем.

Он не спрашивал, выйдет ли она за него замуж. Про себя почему-то весело думал: это еще вопрос, захочет ли он жениться. Вон ведь влюбилась будь здоров как. Теперь уже ясно.

Уходил от нее к утру, чтобы успеть, пока квартира не оживет. Самым стеснительным и неудобным было надевать перед Анькой протез. Но у нее хватало деликатности. Лишь он спускал ноги с кровати, она, завернувшись с головой в одеяло, лежала лицом к стенке до тех пор, пока он не касался рукой ее плеча.

Тогда резко поворачивалась, откидывала одеяло, тянула Алексея к себе и, обняв голыми по плечи руками, целовала на прощанье, шепча:

— Иди, иди… Тихо только. Узнают — ужас!..

Но и сами они догадывались, тайна их в квартире давно была раскрыта. Но если жильцы и знали, то помалкивали. Вслух не говорилось и полслова. Может быть, женщины про себя и обсуждали событие, но лишь в отсутствие молодых людей.

И снова Алексей возвращался к себе. Стараясь не шуметь, осторожно взбирался на старую гудящую и звенящую кровать.

Лежа, он еще некоторое время глядел на свой зачерненный растресканный потолок и никак не мог понять, счастлив ли он сейчас, бывший старшина второй статьи Алексей Поморцев, и могут ли быть в его положении радости, кроме страданий баяна да пьяного разгула. Когда уж так весело — ничего другого не надо.