Максимилиан Кравков - Ровесники: сборник содружества писателей революции Перевал. Сборник № 2

Припомнилась пословица: «на миру и смерть красна».

«Красна, — промолвил вслух, — как же!» — повернулся и заснул.

Проснулся поздно, уж темнело. Захотелось есть. Совсем забыл, ведь у него в мешке, в жестянке есть немного спирта. Купил в дороге у солдата. Достал картофель, хлеб. Устроился на верстаке и, выпив спирту, начал жадно есть.

Хмель сразу обострил все мысли и захотелось выхода немедленно, сейчас же из мглы противной и опасной неизвестности. Случайно посмотрел в окно и вздрогнул:

«Солдаты!»

По улице верхами растянулись, дробятся группами и заезжают во дворы.

И тут же снаружи двери загремел замок.

Архипов почему-то сунул спирт в карман, вскочил. Из темноты сеней явилась бесконечно утомленная фигура Плиса. Еще не было видно лица в полумраке, а уж дошла волна тревоги…

С измятой, больной улыбкой Плис сказал;

— По селу повальный обыск — оцепили нашу улицу. Я едва успел… Дрожь и холод…

Плис снял шапку и продолжал:

— Попробуйте уйти… скоро придут за мной.

— Как же это… — еще не понимал Архипов, а уже словно погреб черный, ледяной открывался под ногами. — Чего же делать-то? — почти вскрикнул он, злобно стряхивая оцепенение.

— Не теряйте времени, уходите… — просто ответил Плис и взял на руки серого кота.

— А ты? — взбесился Архипов.

— Меня же знают… за дверью схватят.

С ругательством Архипов прыгнул к порогу и запнулся:

— Оружие есть?

— Есть, — послушно ответил Плис и, оживляясь, обнадеживаясь: — Вот здесь, за доской…

— Стрельнем? — цинично и дразняще бросил вдруг Архипов.

И Плис, аккуратный, честный тяжелодум, просиял как ребенок и бережно положил кота на подушку.

В экстазе неиспытанного опьянения работал Архипов, готовясь к обороне.

В эти минуты он был крепко связан с Плисом, и эта особая, непередаваемая спайка смертью и тем, что было сильнее смерти и что могучим порывом возвысило их над нею, — восторгом наполнило их.

К двери — сундук. На него — тяжелый шкап с инструментами.

— Там что? Мука? Сюда, в простенок, — мешок на мешок.

Плис на секунду даже замялся — так необычно было рисковать драгоценной мукой.

— Стой, — горячо шептал Архипов, соображая, и командовал: — Ты туда, за русскую печь… Бей в эти окна, в дверь. Я — тут, в простенке.

Оружие хранилось у Плиса под обшивкою стены. Достали. Укороченная винтовка-берданка, охотничья двухстволка. К винтовке нашлось шестнадцать патронов, к двухстволке было больше и их можно было переснаряжать. Архипов, как бывший фронтовик, избрал винтовку.

Все было сделано, приготовления окончены, стало темно…

С гор, от хребтов таежных, от таинственных теперь деревень, запавших в лесных лощинах, потянулись на город порывы ветра, покатили волны-свитки лохматых туч. Серым, далеким пятном мелькает гонимая бурей птица, налетает над городом, черной тряпицей полощется в вихре и, бросив хриплый крик, уносится в даль.

Стаей черных птиц налетают на город зловещие слухи, панику и смертный страх роняют в рыхлые сердца и скрываются неуловимые и бесследные.

Малинин в расстегнутом френче. Давит, душит воротник бычачью шею.

Ходит по комнате беспокойными, тупыми шагами.

Взглядывает на начальника гарнизона, Полянского, на разведчика Бовина. Иной раз взглянет с надеждой, а сам все прислушивается, нивесть к чему прислушивается… Нет, не помогут — сам себе помогай! Останавливается круто и хрипит, весь пунцовый, брызгая слюной:

— Погубили самую лучшую часть… Шестую роту. Открыли путь к городу…

— Дело надо делать, а не причитать, — наконец, раздражается Полянский.

— Вы поспали депешу в губернию? Вы послали? — допытывается Малинин.

— Конечно, послал, как только получили известие…

— Но что же делать-то?.. Родные мои, что же делать-то. Я тоже послал телеграмму, как городской голова. Пишу, что все женщины, дети, весь город умоляют помочь… Но разве дойдет? А ведь должна дойти? А? Как вы думаете?

— Я думаю, что вам следует переехать к нам, в военный городок.

— Да… да, — соглашается Малинин, — это правда… И жену захвачу…

— Офицерам, живущим в городе, — говорит Полянский, приказ на ночь являться в военный городок. Далее. Сосняк около городка надо вырубить, очистить площадь обстрела. Это уж вы, Иван Николаевич, через свою управу людей нарядите. Ну… вот пока и все. Все части я беру в городок, оставляю только караул у тюрьмы…

Малинин уже сидел. Слушал внимательно — слова боялся проронить.

Это — выход… Стены городка, кругом штыки, это… не то, что здесь…

Только вот дом, хозяйство? А все-таки легче. Кажется — выручил.

Твердый человек Полянский!

И, когда полегчало одно, закипело другое.

И уж Малинин потребовал многозначительно, с ударением.

— Что вы намерены делать — обратился Бовину, — в городе?

— Аресты. Прошу и настаиваю на самых широких полномочиях.

— Ну, да, конечно, конечно. А практически? Кого, где?

— Во-первых, начальника милиции Шумана. Он — ненадежен.

— Что вы, что вы! — испугался Малинин, — а… если осложнения с милицией? Они его любят…

— Глупите, Бович, — вмешался Полянский, — данных нет. И Шуман — офицер. А потом, если что, так всегда успеется…

— Как хотите, недовольно оправдывался разведчик, — но я… не ручаюсь. Дальше — кооператор Баландин. Большевик, сволочь, — его как заложника.

— О-о, — Малинин густо покраснел, — в первую очередь! Еще?

— Потом по списку из рабочих, кое-кого из горожан… Так знаете ли, для безопасности… А теперь… да опять вы, господа, будете недовольны?

— Ну?

— Что вы скажете об этом уполномоченном, об Решетилове?

Малинин переглянулся с Полянским, подхватил живот и сочно захохотал.

— Не пожалеть бы… — обиженно пробурчал Бович.

— Ох, насмешил, — махал на него руками Малинин. С того момента, как между ним и надвигающимся выросли стены военного городка, он опять обрел душевную ясность и обычное веселонравие здорового животного. Оборвался смехом, лицо напряженное сделалось, беспокойное. Связал всех загадочным взглядом, топотом прохрипел: — А… с теми, в тюрьме которые?

Загорелся лихорадкой нездоровой гнилой, истеричный Бович, так и впился в Малинина голодными, ждущими глазами.

— За наших офицеров, растерзанных с Орешкиным, я думаю… надо заложников пощупать… — глухо, сладострастно кончил Малинин.

— Я вам сейчас скажу, — заспешил, заторопился Бович, перерыл портфель, выхватил бумажонку, — вот их… Федоров, Микулич, Косенко… одиннадцать… семнадцать заложников. Как, Иван Николаевич… всех?

— Ну… Пока пяток. Поважней которых…

— Нет, нет, — просил контр-разведчик, — ну… хоть десять? Вот этих? — трясущимся, бледным пальцем тыкал в список.