Тамаз Чиладзе - Дворец Посейдона. Сборник

— Можно мне позвонить в Тбилиси? — попросил я.

— Пожалуйста, но это не так просто.

Все-таки мы дозвонились. К телефону долго не подходили. «Как спокойно они спят, — рассердился я, — так спокойно, как будто я дома».

— Слушаю!

Наконец-то! Лия отвечала так, словно кроме меня кто-нибудь еще мог позвонить среди ночи! Это взбесило меня еще больше.

— Ты спишь? — Я вложил в этот вопрос как можно больше иронии.

— Гига, это ты?

— А кто еще может быть?

— Ты откуда звонишь? — Я услышал, как она зевнула.

— С того света!

Лия рассмеялась:

— Ты домой не собираешься?

— Нет, и никогда не соберусь.

— Почему, дорогой? — поинтересовалась она так невозмутимо, словно стояла рядом и снимала с моего пиджака обыкновенную ниточку.

— Потому что так надо.

— Ладно, повесь трубку и приезжай. Я хочу спать.

— Не приеду, ты слышишь, никогда не приеду! — закричал я, не забыв взглянуть на дежурного. Он закрылся газетой.

— Где ты? — спросила Лия.

— В Вазиани!

Дежурный высунулся из-за газеты и кивнул, подтверждая, что я действительно нахожусь в Вазиани.

— Хорошо. Оставайся там.

— Подожди, не вешай трубку! — я испугался: она могла все принять за шутку и дать отбой. От нее всего можно было ожидать. А я хватался за телефонный провод, как утопающий за соломинку, и если прервется связь, что со мной будет — подумать страшно!

— Я в самом деле нахожусь в Вазиани, на станции, — сказал я как можно спокойнее.

Лия долго смеялась от души, и я терпеливо ждал. Потом голос у нее изменился, и она замолчала. Я тоже молчал и ждал, когда же она поймет, что я не шучу. Я молчал и думал: недопустимо, чтобы женщины работали телефонистками.

— Где-е? — спросила Лия.

Наконец-то мои слова угодили в какую-то клеточку ее сознания, как биллиардный шар в лузу.

— На станции Вазиани, — я говорил очень спокойно, не хотел ее пугать. — Потом я тебе все объясню.

— Ты жив? — закричала Лия.

— Жив. Не бойся.

Не следовало говорить ей — не бойся! Этим я напугал ее вконец, и она расплакалась:

— Гига… Гига…

— Я цел и невредим! — уверял я тщетно.

— Я еду сейчас же! — твердо проговорила она.

— Постой…

Но она положила трубку.

Дежурный повел меня умываться, потом я предложил ему поиграть в шахматы, заметив на шкафу игральную доску. Я сделал это для того, чтобы он не считал меня сумасшедшим. Он выиграл у меня две партии и потерял всякий интерес к игре. Поскучнел заметно и предложил поиграть в города. В эту игру я часто играл с Мамукой.

— На какую букву? — спросил я.

— Все равно, давайте на «б».

— Хорошо.

Он дал мне бумагу и карандаш, и я начал перечислять все города на «б», какие только знал: Батуми, Берлин, Брянск, Братислава, Барселона, Бомбей, Брно, Баку, Боржоми, Брест, Буэнос-Айрес, Багдад, Бонн, Бейрут, Белград, Белореченская, Бильбао, Бирменгэм, Бордо, Бостон, Бухарест, Бухара, Бразилиа, Брюссель, Будапешт…

«Господи, — думал я, — сколько городов на свете, а я почему-то сижу в Вазиани!»

Лия распахнула дверь, увидела меня и стала сползать на пол. Мы с дежурным кинулись к ней, подхватили, усадили на стул. Она не сразу пришла в себя. Первое, что она спросила, открыв глаза, было:

— Тебя побили?

Мне стало стыдно перед дежурным.

— Кто это мог меня побить!

— Я вижу, что побили, — упорствовала Лия, ощупывая мое лицо руками, — больно?

— Нет.

— Ну скажи, кто тебя побил?

— Да никто, поверь мне! Почему ты считаешь, что меня непременно должны избить?

— Поехали домой.

Я поблагодарил дежурного. Мне кажется, он не только меня, но теперь и мою жену считал сумасшедшей, и на всю жизнь сохранил это убеждение.

Лия молча вела машину. Я сидел рядом, закрыв глаза, как будто спал: не станет же она скандалить со спящим. Но Лию не так-то легко обмануть.

— Так я и знала, — сказала она. — Так я и знала.

Она заинтриговала меня, и я не удержался, чтобы не спросить.

— Что ты знала?

— Ты с утра был сам не свой…

До самого дома мы не проронили больше ни слова. Поставив машину в гараж, Лия сказала:

— Гига, я хочу предупредить тебя, чтобы это больше не повторялось.

Потом я лежал в темной комнате и думал: каждый пусть смотрит за своим носом. Угрызения совести без причины — признак глупости. Надо сидеть и по рыпаться, пусть каждый отвечает за себя.

Я услышал шепот Лии:

— Гига, Гига.

— Что?

— Ты все об этом думаешь?

— Нет.

Откуда она знает, о чем я думаю?

— Спи.

— Ладно.

Но я не так уж глуп, и угрызения совести пс бывают без причины…

— Спи.

— Да… Да…

Лия наконец заснула. Теперь никто не мешал мне думать.

Сегодняшнее происшествие потрясло меня. От себя я такого не ожидал. Что со мной творится? Может, Соломон Тушманишвили давно умер, и я беседовал с ним в своем воображении? Надо обратиться к психиатру. Нет, только не это. Сразу пойдут слухи, что я свихнулся. Лучше заняться гимнастикой йогов: встану на голову и буду себе стоять — кому какое дело! Все это от переутомления. Только вот, отчего я устал? Два года не садился за машинку. И не хочу, видеть ее противно. Лия каждый день демонстративно стирает с нее пыль, хочет меня завлечь. Не выйдет! Я найду себе другую работу. Попрошусь редактором в издательство. Неужели не возьмут?

Вдруг я остро позавидовал всем, кто по восемь часов в день работает, склонившись над станком или над столом, позавидовал даже вазианскому дежурному с ангельскими крыльями вместо ушей. Большая часть человечества трудится. А я царапаю какую-то ерунду, вычитанную из учебника 8-го класса, и могу целый год сидеть сложа руки. Понимаю еще, был бы настоящим писателем. «Впрочем, время покажет, кто писатель, а кто нет, — услужливо подвернулась предательская мыслишка — оглянись, что вокруг делается. Ты, по крайней мере, за чинами не гонишься, никому дорогу не перебегаешь. Лучше о семье подумай, чем терзаться беспричинными угрызениями совести».

Я тихонько встал и босиком пошел в ванную. Зажег свет, закрыл дверь и остановился перед зеркалом.

— Привет, — сказал я себе, — всыпали тебе, наконец?

— Поделом, если б и досталось, заслужил.

— За что же, дурак?

— Потом скажу.

— Когда все-таки?

— Когда-нибудь.

На меня смотрело уродливое, исцарапанное лицо, наспех склеенное неумелым иллюзионистом. Он как будто из разных коробок достал нос, глаза, рот и уши. Я отвернулся от мерзкого зрелища и сел на борт ванны в твердой решимости остаться здесь до утра. Нет, навсегда. В ванне лежало замоченное белье, я разглядел полосатую майку Мамуки.

— Но я обязан, — вдруг осенила меня спасительная мысль, — обязан заботиться о семье.

Настроение у меня тотчас исправилось, и, позабыв об осторожности, я запел. Очень скоро в дверь ванной постучали: