Вячеслав Марченко - Место встречи

И тогда кто-то сказал:

— Это вам не Балтика.

— Но разве мы на Балтике не готовились к этому? — спросил Иконников, пытаясь понять умонастроение команды, и Веригин не стал дожидаться, когда кто-то из матросов опять подаст голос, сказал сам, как это и подобало в ответственную минуту:

— Есть, товарищ капитан второго ранга, пропусков не будет.

— Мы с командиром надеемся на вас.

— Самогорнов, открыть огонь!

— Есть, открыть огонь…

Колеблющийся и едва различимый в надвигавшихся сумерках горизонт был чист, и Самогорнов успел подумать, что на этот раз отбоя, кажется, не дадут, на какое-то мгновение позволил себе расслабиться, ощутил в груди легкий холодок, тотчас же весь подобрался и заученным голосом почти машинально произнес:

— Башни на правый борт… По эскадренному миноносцу… Снаряд бронебойный, заряд… Начать подачу…

И хотя снаряды с зарядами для прицельного залпа уже лежали в казенниках и Самогорнов мог не волноваться, что кто-то там в башнях что-то не поймет или перепутает, он все-таки волновался, потому что даже на него эта вселенская круговерть действовала нехорошо и его тоже подташнивало. Он подавал команды, а сам все чего-то ждал, пока неожиданно и неуловимо это «все» в нем переменилось, и он кожей своей ощутил, что, как бы ни качало и как бы эта качка плохо ни отражалась на самочувствии команды, пропусков не будет. Если бы у кого-то нашлось время спросить его, почему он так решил, то он даже не понял бы существа вопроса — так все стало просто и ясно:

— Лево три… больше полтора…

Самогорнов долго шел к этому дню и к этой минуте. Все, что он делал в башне: тренировал комендоров и строевых матросов, сам решая задачи всех возможных и невозможных вариантов, наконец, управлял стволиковыми стрельбами, — все это было прелюдией к сегодняшнему торжественному дню, который должен был дать ответ на извечный вопрос: так кто же ты есть, капитан-лейтенант Самогорнов, мужчина, на которого можно положиться в трудную минуту, или только подобие мужчины, для коего трудная минута только лишь красивая фраза? «Так кто же ты на самом деле есть, Самогорнов?» — между делом спросил он себя и вдруг поймал себя на мысли, что в эту минуту, подавая команды, он имел в виду целью не свой эсминец из боевого охранения, а тех трех нахалов, пытавшихся перейти условную границу, которая ограждает любой военный корабль, когда он находится в автономном плавании.

— Вторая башня, товсь!..

Он скосил глаза и мельком глянул на прибор наведения башен по горизонту и вертикали, выделил среди прочих вторую башню — зеленые лампочки наведения орудий на цель горели ровно, как будто корабль и не валило с борта на борт, и тотчас же зажглись и оранжевые огоньки: орудия стали на «товсь».

— Вторая башня, залп!..

Внизу под ним громыхнули орудия, изрыгнув белесо-желтые языки пламени, и снаряды, ввинчиваясь в сумеречное небо, ушли на цель. Самогорнову показалось, что он сжался в комок, готовый помчаться вслед тем снарядам, чтобы там, на высоте, рассмотреть, хорошо ли он рассчитал исходные данные, и увидел едва различимые серебряные столбики, выросшие за кормой эсминца.

«Молодец, Веригин! — Опять расслабясь, Самогорнов дал простор внутреннему голосу: — Мужики мы с тобой, братец, мужики».

— Право один… больше полтора. — Самогорнов передохнул и облизнул ставшие сухими губы: — Третья башня, товсь!..

Он снова взглянул на зеленые огоньки. Ряд, который принадлежал третьей башне, постоянно гас и вспыхивал, как будто где-то нарушился контакт, и Самогорнов подумал, что зря он не дал и этот пристрелочный залп второй башне: Веригин бы вытянул, Веригин — молоток! Самогорнов дождался, когда лампочки вспыхнули по всему ряду, и почти беззвучно — по крайней мере, так ему показалось — выдохнул из себя:

— Третья башня, залп!..

Прошло мучительное мгновение, и третья башня изрыгнула огонь, с визгом и воем послав свои снаряды вкручиваться в серую тугую вату, в которую надвигающиеся сумерки обратили серебристо-голубой воздух. Самогорнову и во второй раз показалось, что он приготовился, подобно снаряду, ввинтиться в эту вату и только требовалось, чтобы кто-то подтолкнул его, но никто его не подталкивал, и он снова увидел серебристые столбики.

— Накрытие! — ликующим голосом доложил дальномерщик.

— Есть, накрытие… Все башни, товсь…

Еще ничто не закончилось: не сказал конструктор своего слова, не заполнили посредники протоколы, не проявили пленки, а Самогорнов уже понял, что все будет именно так, как он задумал, и вся огневая мощь главного калибра, все эти снаряды, заряды, запальные трубки, мирно дремавшие в погребах, а теперь извлеченные на свет божий, безраздельно подчинены ему, и он волен со своей верхотуры повелевать, как молодой громовержец, всем мирозданием.

— Залп!

Заглушая вопли ветра и грохот волн, крейсер ахнул всеми четырьмя башнями, осветил округу ослепительно багряным пламенем, попятился от отдачи, как бы пересиливая качку. И пока на волнах плясали зловещие огни, Самогорнову показалось, что крейсер наконец-то одолел стихию и подмял ее под себя. И тотчас же наступила темень, тревожная и осязаемая, потом в этой темени загорелись белые смушки, словно по воде помело поземку.

— Товсь!..

— Самогорнов, — предупредил командир, — еще один залп — и дробь.

— Залп!..

Крейсер опять ахнул, но Самогорнов уже не стал дожидаться, когда глаза после огненного всполоха привыкнут к сумеречной мгле, хриплым голосом — осел все-таки от волнения — подал команду:

— Дробь! Орудия и башни на ноль!

Снаряды, просверлив в последний раз небо, упали за кормой эсминца, и когда посредники сообщили о «поражении» цели, Румянцев прочистил горло — кхм, кхм — и негромко сказал в микрофон:

— Первый дивизион, благодарю за хорошую стрельбу. — И, подождав, чтобы в башнях улеглась радостная суматоха — он даже неприметно усмехнулся, — тем же негромким голосом добавил: — Самогорнов, потрудитесь спуститься в боевую рубку.

Вчерашние бесплодные поиски волны, встреча с неопознанной эскадрой, — впрочем, какая уж там неопознанная! — стрельба через прибор «Упредитель залпа», богомерзкая качка, которая на самом деле весьма отличалась от балтийской, основательно и потомили и помотали весь экипаж без исключения, но когда в боевой рубке появился Самогорнов, офицеры, бывшие здесь, невольно оживились и заулыбались: Самогорнов сегодня, бесспорно, был именинником.

— Благодарю за службу, — суховато сказал Румянцев, оглядывая Самогорнова и находя в нем все, как говорится, в соответствии, дождался, когда тот в ответ легонько склонил голову, уже мягче добавил: — Молодцом. — И, выдержав паузу, спросил: — А что, Самогорнов, Баренцево море это вам не Балтика?