Вячеслав Марченко - Место встречи

— Погоди умывать-то, — взмолился Веригин, потому что за этим следовало попросить Самогорнова еще об одном одолжении. — Ты не мог бы заступить с восьми за меня на вахту? Старпом добро дал. Мне же, понимаешь, встречать надо. Вокзал, цветы, поцелуи, объятия и все такое прочее.

Самогорнов опять присвистнул.

— Вон вы какие: из молодых, да ранние. Ну да что теперь делать. Передай по вахте, пусть будят меня.

— Вот спасибо тебе!

— Долг, Веригин, платежом красен, а спасибом, Веригин, Андрей Степанович, сыт не будешь.

— Верой и правдой отслужу.

— Люблю я, братец, ласковых да покладистых. Ну будь.

— Бывай.

Самогорнов спустился вниз, а Веригин остался достаивать свои последние минуты в тревожном и счастливом ожидании скорого утра, радуясь, что все у него пока хорошо образовалось и, даст бог, и дальше все образуется и будет хорошо.

Веригина разбудили к первому катеру. Он устроился на корме, невыспавшийся, нахохлившись, — задремал только под утро, все прикидывал, примерялся, как лучше встретить Варьку, и встретил уже в мыслях, и наговорился, а теперь больше не радовался, сидел словно бы угнетенный, и все его раздражало: и гарь из выхлопной трубы, которую ветер набрасывал на корму, и хрупкое стекло льда, трещавшее под штевнем катера так, будто пороли по шву старую одежду, и темное, в белой опушке небо, и случайный заблудившийся метеорит, бесшумно скользнувший по низкому куполу вечного свода. В довершение всего он вспомнил, что никому не сказал, чтобы Медовиков провел за него политзанятия, и на душе стало совсем скверно. Он уже начал подумывать махнуть на все рукой и обратным рейсом вернуться на крейсер, но это уже не лезло ни в какие ворота, и он, подняв у шинели воротник и спрятав в него уши, решил: будь что будет.

На его счастье, на пирсе поджидал катер с крейсера Медовиков, молодцеватый, туго затянутый, — плечи в сажень, талия в рюмочку, — в шинели дорогого, неинтендантского сукна, может быть, излишне молодцеватый, потому что это сильнее подчеркивало рябоватую неподвижность лица, но Веригину некогда было разбираться в этих тонкостях.

— Андрей Степаныч, ты? — удивился и обрадовался Медовиков.

— Ах, Медовиков, не спрашивай. У меня голова кругом идет. Я отпущен до двенадцати. Провернешь механизмы и, будь добр, проведи занятия по теме: «Партия большевиков и строительство Военно-Морских Сил». Конспект найдешь у меня на столе. Словом, действуй по обстановке.

— Есть действовать по обстановке. — Любил и умел Медовиков действовать по обстановке, билась в нем некая жилка, которая отличает истового службиста от простого смертного, многое постиг он и знал, когда можно перечить начальству, а когда нельзя — нишкни! — говоря иначе; без Медовикова и Веригин, пусть даже бы он и семи пядей во лбу, не весь еще Веригин. — Не беспокойся, Андрей Степаныч, все будет в лучшем виде.

— Я надеюсь на тебя. — И Веригин тем самым на какое-то время передал всю свою власть Медовикову, и Медовиков охотно принял ее, потому что потаенно считал, что не Веригину бы командовать башней, а ему, Медовикову. Впрочем, не было в этом ничего из ряда вон выходящего: давно уже замечено, что едва ли не каждому подчиненному кажется, что он значительнее своего начальника, вот только бы да если бы… Ах, уж эти «только бы» да «если бы»!.. — Так я надеюсь, — повторил Веригин, невольно подчеркнув, что хотя власть-то он и передал, да не совсем…

— Можете не сомневаться, — нехотя следом повторил и Медовиков, тоже вложив в свои слова иной смысл: «Дескать, чего уж там, не первый год замужем».

На катере посигналили, созывая своих, и через минуту он отвалил, взвыв мотором и опушив себя кипенно-белыми усами. И опять Веригину повезло: сразу за воротами, нахохлившись, дремал на козлах извозчик. Он тотчас заслышал шаги, встрепенулся и привычно разобрал вожжи.

— Милости прошу, товарищ лейтенант Андрей Степанович. Я правильно запомнил?

— Все правильно, дядя Петя. Сделай так, чтоб патрули не засекли. А то пешком не успеваю: жена приезжает.

— Жена — это дело суровое.

— И потом, голубчик, не проговорись.

— Наше дело таковское, — важно сказал дядя Петя, — молчать. Мы много чего видим, да мало говорим.

— Так смотри же…

Первым делом они завернули к Алевтине Павловне на улочку Трех Аистов, и Веригин в двух словах объяснил, что жена — вот так-то — прибывает ленинградским поездом, оттуда махнули на вокзал и поспели вовремя.

Дыша паром и гремя железом, паровоз подкатил к перрону разномастный состав — половина вагонов в нем была ленинградских, половина рижских, местного сообщения — и Веригин увидал в тамбуре Варьку, немного смущенную и растерянную, и это смущение и растерянность неожиданно умилили Веригина, и он ошалело схватил Варьку на руки, закружился с нею на перроне.

— Пусти же, медведь, слышишь? — лукаво начала отбиваться Варька и, прильнув к нему, провела ладонью по заблестевшим глазам.

— В общем, это здорово, что ты приехала, — опустив наконец Варьку и целуя ее в глаза, в брови, говорил Веригин. Как там будет дальше, он не хотел думать, благо пока на самом деле все было здорово.

Варька приехала налегке — с одним чемоданчиком, — и это не обрадовало Веригина, а скорее огорчило, потому что, сказав Алевтине Павловне, что ждет жену, он сперва поразился той легкости, с какой решился на ложь, а потом свыкся с этой мыслью и даже в душе уже считал Варьку своей женой. Неважно, кто там что говорит, важно, кто во что верит, а Веригин уже верил, и надо бы было об этом теперь сказать Варьке, что-де так-то вот и так-то получилось и вроде бы уже неудобно идти на попятную, но он, почему-то оробев, не сказал этого ни на перроне, ни на площади, пока шли к пролетке, а при дяде Пете говорить об этом стало неудобно, да и Варька, завидев конную тягу, малость опешила и стала недоверчивой:

— Это что?

— Девятнадцатый век, Варя.

— О господи. И много его тут?

— Нам с тобой хватит.

Дядя Петя в разговор не вступал, сидел прямо, как дипломат, которому профессией полагается скрывать эмоции, и мягко, чтоб знали, с кем имеют дело, покатил, когда понял, что Веригин с Варькой устроились удобно.

Веригин ерзал на сиденье и все ждал подходящего момента, а Варька, поняв, что должно произойти что-то важное, забилась в уголок и без умолку рассказывала о питерских повестях, о какой-то Маше или Саше, которая, не прожив и неделю, ушла от мужа, и поминутно спрашивала, стараясь привлечь Веригина к активной беседе:

— Смешно?

Ничего смешного в этом Веригин не находил, но согласился как заведенный:

— Смешно.

Дядя Петя, судя по всему, был человек дотошный и тоже понял, что Веригину с Варькой необходимо побыть одним накоротке.