Александр Ливанов - Солнце на полдень

— Очень ты ему нужна! А то не знаешь, на кого у него аппетит играет! До простых баб — байдуже. Интеллигентную ему подай!

Срамник Грыцько, однако, щадит меня. Будет мне рассказывать подробности из своей страстной любви с Варварой в том позапрошлогоднем скирду, но вот же не посмел при мне назвать по имени Зинаиду Пахомовну! Впрочем, может, это уважение к Марчуку? Его все до едина любят на селе. Хоть живет здесь недавно. Перевел его наробраз, чтоб из трехгруппочной школы основал семилетку — на базе тех же трех сел сельсовета, колхозы которых обслуживает Зинаида Пахомовна. Ученики запущены, знания слабые. Заботы…

Я вспоминаю детдом, тетю Клаву и Лемана, Женьку и его «Турецкий марш», Панько и Шуру. Вот соберусь и напишу им всем письмо. А пока — клапана! Раз-раз, раз-раз… Вперед и назад гоняю я вороток с клапаном. Порошок поскрипывает, пот градом катится с меня. Я знаю, что клапан можно считать притертым, когда в гнезде будет круглый и равномерный — матовый след.

— Три, три, Санька! Прохфессором будешь! Приедешь с Москвы с желтым портфелем, в очках… Шороху тут всем задашь! Сам Жебрак или Белозеров заикаться почнут! — говорит Грыцько.

Мое светлое будущее Грыцько увидел, надо полагать, в темной маслянистой утробе своего невезучего «хатэзе». Он так уверенно рассказывает про мой профессорский наезд, что и мне уже самому верится в это. Вижу и я желтый портфель, очки и какого-то пузатого дядечку-профессора, с которым я, однако, никакого сходства не имею. Дядечка из картины — устраняется. Портфель и очки зависают в воздухе. Они и сами по себе вполне впечатляющи. Надеюсь, что и для Тони Огарковой. А мы, конечно, вместе уезжаем потом в Москву. Иначе — зачем я сюда приезжал? Чтоб шороху задать председателю колхоза? Очень надо…

Мне тоже не терпится заглянуть в темное волшебное зеркало, которое так светло пророчит мне устами срамника Грыцько.

Варвара, оказывается, тоже кое-что усмотрела в огне под закопченным, на камнях, кипящим котлом.

— Он на автомобили прикатит! И с нами уже знаться не захочет! — сотрясает Варвару смех от моей нелепой заносчивости. — И на ем кустюм будет чисто шевиотовый, как на Белозерове. А може, и краще! И шляпа — боль-шу-ща!..

Я оставляю вороток и лезу под машину Грыцька. И впрямь, как четыре зеркальца, сверкают шейки коленчатого вала. Грыцько уже успел снять крышки шатунных подшипников. Я кладу голову на теплый живот Грыцька, залитый автолом, как горячая сковорода постным маслом, и заглядываю во внутренности трактора. Картина в общем-то знакомая. Но то, о чем говорит мне Грыцько, — интересно.

— Вал, вин як крутыться?

— Слева — направо.

— Правильно. Значит, изнашиваются гильзы цилиндров — те ж слева и справа. Вот Мыкола наш — голова! Менять кольца не разрешил. Я його зря матюкнул. А ты рассуди — кто прав? Тямыш — в чем справа? И вправду сказано, не поговорив с головою, не трогай руками!

Грыцько мне подсказывает — «в чем справа» и сам же радуется, что я стямил, то есть сообразил. Гильзы нужно развернуть на четверть оборота! Для равномерного износа. А после уже, при очередном ремонте, есть смысл менять кольца на поршнях!..

Волна теплой признательности к Грыцьку охватывает меня. И не за то, что напророчил мне светлое будущее, не за то, что хвалит мою будто бы сообразительность, а за то, что сумел побороть свое упрямство и покаянно признать правоту Мыколы. А что Мыкола — голова, я ничуть не сомневаюсь. Даже Марчук соглашается с Зинаидой Пахомовной, когда та хвалит Мыколу Стовбу за светлую голову, говорит, что из него инженер бы вышел. Мыкола раньше часто заходил вечерами к Марчукам… Вот именно, что — раньше…

Грыцько дает мне тряпицу и велит протереть шейки вала. Ясное дело. Потом шейки надо будет натереть густой, как воск, краской-зеленкой. Потом — обычная канитель: шабрить, подгонять вкладыши. Когда от шейки вала на вкладыше получится отпечаток — равномерный, по всей поверхности точечками — считай, что вкладыш готов… Так — одной строкой — говорится в учебнике.

Легко говорится — сделать куда труднее. Немало пота прольешь, немало водянок раздавишь на ладонях от ручки шабра, пока хоть один вкладыш сладишь.

— Учись делу, Санька! — говорит Грыцько. — Дело, оно человека на ноги ставит… Без дела — человек в жизни не надежен. Сам на себя не надеется, каждому в рот смотрит. Или холуй, или барбос злой. Ты вот, бачу, малый добрый. Как щенок ласковый, каждому услужить рад. Ну, пока малый — это ничего. А потом? Учись кусаться!

Грыцько кряхтит, ворочается под трактором, как тюлень. Тесно его туше под трактором. Он трогает вал и так и эдак — проверяет коренные, шариковые подшипники.

— Может, заодно подшипники заменить — эти, шариковые?

Я молчу, плохой я советчик Грыцько. Вот Мыкола — тот бы сразу сказал: надо или не надо менять шарикоподшипник. И умеет поговорить с головой, прежде чем трогать руками.

А Грыцько между тем продолжает ворочаться, кряхтеть, ощупывать кромки гильз и думать о моем будущем. То я для него готовый «прохфессор», я приеду на черном «автомобиле-шляповозе», а то будущее мое так неопределенно и смутно, что Грыцько в тревоге за него! Он говорит, что доброту нельзя выказывать, люди норовят на шею сесть, что надо научиться себя уважать. Нет, не то чтобы надуваться и важничать. Это занятие для дурня! Нужно найти себе дело, которое любишь — больше жизни, больше «женчины»! Вот тогда тебя и «женчина» и жизнь сами полюбят! Все само к такому делу приложится. А какое же дело интересней, чем машины? Та же «женчина» или она же, клятая жизнь, — те вполне обмануть могут. А вот дело, машина — та «ныколы нэ обманэ»! И все, что вложишь в нее, отдаст без «припрятку»!

Грыцько клеймит щенячью доброту, которая от неуверенности. Нет, это он не про меня, а вообще. Человек должен смело ходить по земле! Чья отвага — того и перевага!

Я вспоминаю, что и Шура мне толковал, что не надо бояться жизни! Правда, тот это связывал с поэзией, а Грыцько — с любимым делом. А математик — наша Мумия — тот как мне талдычил?.. Если, мол, «а» равняется «бэ», если «бэ» равняется «цэ», значит, «а» равняется «цэ»… Выходит, между суждениями Шуры про поэзию и этими суждениями Грыцька — знак равенства? Выходит, любимое дело — та же поэзия?.. Мне хочется все это тут же выложить Грыцьку. Но я сдержался от этого. Пожалуй, Грыцьку, который кончил через пень колоду свои пять «групп», мои мысли могут показаться слишком книжными. А то и заносчивыми. Уж лучше я с Шурой про это потолкую… Но еще когда я его увижу! Увижу вообще еще в жизни?

— Варя! Шабрить вкладыши поможешь? — кричит Грыцько. Верстак с тисками вправду почти рядом с котлом. Очаг нередко служит трактористам вроде кузнечного горна. Что нужно нагреть, раскалить перед запрессовкой — Варвара тут принимает самое деятельное участие. — И вообще — пора тебе на трактор!