Федор Чиспияков - Шолбан. Чулеш.

— Тоспану дочь не отдам.

— Почему богатому не отдать?

— Пусть сама выбирает жениха. Я неволить не хочу.

Кастенчи покачал головой.

— Ты, Акпаш, вино пил у торговца, а сейчас отказываешься. Это нехорошо.

Голос Кастенчи стал повелительным.

— Выпил, надо, значит, выдать дочь замуж, надо выдать.

— Я не за это пил, — возразил Акпаш. — Я не хочу, чтобы дочь ушла из моего дома со слезами.

Акпаш сердито поднялся со скамейки. Старшая девочка вышла на улицу, Кастенчи подошел к Акпашу.

— Ты, наверно, дочь спрятал. Говорили, что она утром была дома.

— Нет, Шолбан в улусе нет.

Вернувшаяся с улицы девочка испуганно сообщила отцу:

— Тата, Тоспан тоже здесь!

Старик растерялся, торопливо заговорил:

— Друг, Кастенчи, не пугайте детей. Шолбан у дяди, через три дня вернется. Не придет — я сам пойду за ней.

Кастенчи не слушал Акпаша, требовательно повторял:

— Говорите, где она? Говорите скорее!

Кастенчи хотел еще что-то сказать, но около юрты послышались шаги людей, дверь открылась и в юрту ворвались люди с толстыми палками. Впереди шагал Тоспан — грозный как медведь.

— Где невеста? — сердито спросил он. — Говори, Акпаш, пока голова цела! — Тоспан оглянулся и крикнул. — Всех в угол!

Дети закричали, заплакали. Выбегая из-за стола, они опрокинули чугунный котел с супом. Люди Тоспана начали обыскивать юрту. Они смотрели за шаалом, под скамейками, под полом. В подполье лазал сам Тоспан. Вылез оттуда грязный, злой, стал ругать Кастенчи, что тот выпустил Шолбан, потом увидел Астанчи, сидевшего у дверей на скамейке, и подошел к нему:

— Почему не помогаешь искать? Ищи, говорю!

Астанчи не встал и ничего не сказал.

— Ищи, говорю! — закричал в бешенстве Тоспан.

Но Астанчи словно прирос к скамейке — не пошевельнулся и рта не открыл. Тогда Тоспан ударил его по голове и толкнул в грудь. Астанчи упал вместе со скамейкой. Тоспан завертелся и, заикаясь, что-то забормотал. Наконец, выкрикнул:

— Ш-шолбан!

Все смотрели на Тоспана, ничего не понимая. А Тоспан продолжал вертеться, размахивая руками, и невнятно бормотал. Потом, указывая рукой на скамейку, вновь выкрикнул:

— Ш-шолбан!

Теперь все поняли, в чем дело. Несколько человек быстро подошли к скамейке и подняли ее. И все увидели там Шолбан. Она поднялась, хотела, наверное, бежать, но ее схватили за руки, за ноги, за волосы. Шолбан отбивалась, кричала:

— Отец, отец, отец!

Но что мог сделать белоголовый Акпаш? Он почти без памяти лежал около стола. Мать со слезами на глазах, разыскивала детей, убежавших на улицу.

Шолбан вынесли на руках из юрты.

На лодку вместе с Тоспаном и похищенной Шолбан сели Алексей, Николай и Кастенчи. Я, Астанчи и остальные поехали на другой лодке.

Лодки были маленькие, неустойчивые. Тоспан то и дело покрикивал:

— Не держитесь за края.

Кто-то предложил:

— Лодку с невестой надо облегчить.

Тоспан хвастливо засмеялся:

— Кто это заячье сердце съел? Воды боится! Гребите! Астанчи, пой песню!

Астанчи молчал. Тоспан запел сам:

Шолбан лежала на мокром дне лодки. Когда Тоспан кончил петь, она сказала ему:

— Ты еще не убил козу, рано считаешь своей. Волки и овцы на одном дворе не живут.

Тоспан усмехнулся и снова запел.

Астанчи сидел на носу лодки, опустив низко голову. Мы плыли тихим плесом. Наша лодка отставала. Голос Тоспана удалялся, затихал, и вскоре слова песни уже нельзя было разобрать. Я пристально вслушивался, но не мог понять — плещет ли это вода или поет Тоспан.

Начиналась быстрина. Лодка шла к темным скалам. Навстречу подул теплый ветерок, стал слышен приближающийся рев воды. Ухал филин — уугук! Свистела летяга — пиип-пиип! Мимо лодки с шумом пролетали огромные камни, а лодка, казалось, стояла на месте.

Это опасное место я знал хорошо, но все же мне было не по себе. Я всматривался в темноту, напрягал слух. Ничего не было видно. Кругом шумело, ревело, свистело. Одну минуту мне казалось, что мы нагоняем лодку с Тоспаном и Шолбан, я слышал возбужденные голоса людей, чей-то резкий выкрик, падение чего-то тяжелого в воду.

Шум остался позади. Мы вновь выплывали на спокойное место. Подул прохладный ветерок. Лодка заколыхалась плавно, как качели. И стали ясно слышны голоса людей.

Вдруг у носа нашей лодки зашумело, вода заплескала.

«Лови, лови, Астанчи!» — крикнул я. Астанчи бросил весло, перегнулся за борт и стал кого-то вытаскивать. Мы увидели человеческие руки, цепляющиеся за борт лодки. На мгновение показалась голова. И тогда Астанчи вдруг выпрямился, как стальная пружина, словно его что-то оттолкнуло. «Спасите!» — раздалось рядом с нашей лодкой, и мы узнали голос Тоспана. Но я понял Астанчи и повернул лодку к берегу. И тотчас же мы услышали голоса людей на берегу.

Мы налегли на весла, и через минуту лодка ударилась о прибрежные камни. К нам бросился человек (это был Алексей) не своим голосом кричавший:

— Шолбан! Шолбан! У ней руки связаны...

Мы спросили его: что случилось?

— Шолбан опрокинула лодку! — ответил он и опять закричал на нас: — Не стойте! Ищите, ищите Шолбан!

Мы обшарили оба берега. Долго кружили по огромному и глубокому плесу. Но и следа Шолбан мы не нашли.

Наступало утро. Усталые, мокрые мы сели в свою лодку.

Астанчи бросился на дно лодки и зарыдал. Я закрыл глаза и не то наяву, не то во сне увидел чудесную картину. Я увидел скалу, превратившуюся в медведя. Навстречу ему шли люди. Они пели веселую радостную песню. Огромный медведь поднялся на задние лапы и громоподобно зарычал. Но в этот момент ожили камни и, словно защищая людей, двинулись на медведя и раздавили его.

Я открыл глаза. Наша лодка стояла у одинокой скалы. Сидевшие в лодке люди опустили весла и смотрели на восходящее солнце...

Канза закончил свой рассказ.

Пихтовые дрова в костре догорали. Мы несколько минут молчали. Наши глаза невольно поднимались к небу — мы искали там самую яркую звезду.

Молчание нарушил Петрончи.

— К Толтак-баю вы вернулись тогда? — спросил он старого Канзу.

— Нет! Мы поехали в сельсовет и обо всем рассказали,— твердо ответил Канза. В его глазах сверкнул огонек.

На высокой горе на стволе старой лиственницы, сваленной бурей, сидели два друга: знаменитый кайчи — певец и сказочник Ак-Мет и ловкий стрелок — охотник Санмай. Далеко внизу, в глубокой долине лежал рудничный поселок. Зеленели сады, белели невысокие домики; по ниточкам рельс суетливо бегал, словно испуганный зверок, паровоз.