Юрий Антропов - Неделя ущербной луны

Вчера, как только вышла сторожиха, он и говорит им со Славкой: «В преферанс-то, ребята, играете? Не умеете — не беда: научу. Моя платформа, на ближайший месяц по крайней мере, — никаких производственных разговоров». Славка в дикий восторг пришел, загорланил: «При таком повороте дела — это мы с очень даже большой радостью! Научиться в преферанс — моя мечта!» Андрей и ухом не повел, ноль внимания на этот щенячий восторг, и тут же спрашивает дальше: «А этот, Уваркин… он вообще-то геолог?» — «Э, — подумал тогда же Костя, — а еще голову морочит насчет какой-то платформы». — «Что ты, — махнул рукой Славка, подсаживаясь ближе к Андрею, — Уваркин такой же геолог, как я министр!» Андрей покосился на Славку, чем-то, видимо, остался недоволен, хмыкнул: «Министр из тебя, прямо скажем… Ну а другой начальник, Лилявский?» И тут же, избегая прямого взгляда Кости, смешался и махнул рукой: дескать, да ну их всех.

А в конторе опять раскрылся: поддел Лилявского насчет трудового рвения и плана. Выражение лица наивное, а глаза хитрющие… Даже Лиза, вертушка эта, потом весь день на него с интересом пялилась.

Не из-за него ли она и ехать надумала?

Нет, Лиза, такого парня в ноги не бросишь. Это тебе не Славка-ветрогон.

Тут вышел из барака шофер.

— Катька! — крикнул он в глубь огорода, за поленницы, вернувшейся вместе с ним жене Чекунова. — Ты слышь, Катьк: Фрол велел передать — скоро не жди, мешок картох просил приготовить и комбижиру какого-нибудь, бурить, говорит, буду до победного — пока не явится начальство и собственноручно не разберет треногу!

Катерина что-то отвечала.

Андрей глянул на музыканта будто так просто, машинально как бы, но Костя это понял по-своему: инженер молчаливо обменялся с ним мнениями. Слыхал, мол, про ручников-то? Оказывается, они и не думают кончать это дело — пустое сверление негодных дырок на профилях!

Переглянулись — друг другу ничего не сказали, А Славка знай пел себе вполголоса, ужасно фальшивя:

Роман уже сидел в кабине, деловито шелестел разложенными на коленях картами.

Уваркин и Павел провожали съемщиков взглядами, улыбками, взмахами руки и какими-то веселыми зряшными словами, будто те уезжали невесть куда и надолго и они их как бы подбадривали.

А Лиза так и не показалась.

Судорожными рывками миновали обсохший колеистый хоздвор, выбрались на мощенный булыжником тракт. Славка и петь забыл, накинул капюшон энцефалитника, затянул шнурки, какой тут петь — холодный ветер откуда-то навалился, сек лицо невидимой мошкарой.

— Ни фига себе! — захлебывался ветром техник. — Черемухи-то, черемухи-то!

Все трое принюхивались, и хотя сильно отдавало бензином, от кабины, им казалось, что слева и справа двумя густыми полосами идет сладковато-терпкий ядреный черемуховый настой.

— Скорей бы уж в поле! — кричал Костя в самое ухо Званцеву. — Я бы из палатки утром выскочил — и мордой, мордой в черемуховый цвет! А они небось в росе, лепестки-то, лучше всякой туалетной воды. А еще вот не сегодня-завтра сирень зацветет.

— Ой ты и ботаник! — влезал в разговор Славка. — Не из-за этой ли природной парфюмерии ты и музыку на геологию променял?

«Газик» резко затормозил — из кабины в кузов полез Лилявский.

— Чего это вы тут, — улыбнулся, оглядывая всех сразу, — митингуете? Горланите — в кабине слышно, а о чем речь — не могу разобрать.

Он примостился рядом со Званцевым.

— Да все о природе толкуем, — за всех ответил Славка.

Роман достал из кармана сигареты.

— Ну, как твою природу зовут — мы в общем-то догадываемся. Она мне вчера порассказала, как ты за нею увивался на праздниках. Безнадежное это дело, милый. Хотя — попробуй…

Он опять улыбнулся, шире прежнего, но теперь эта улыбка предназначалась одному только Званцеву.

— Ты бывал когда-нибудь в здешних местах, Андрей? Ты прости, старик, что я на «ты», но ведь надо же нам рано или поздно…

— Я был два года в Заполярье, севернее. Но там все иначе. Тундра. А здесь уже лес. Хотя… у нас на Алтае уж лес — так лес. И горы — летом на гольцах снег, речки студеные.

— На Алтае… — Роман посмотрел в пространство, разминая в пальцах сигарету. «Что-то, — словно говорил его вид, — у тебя из головы Алтай не выходит. Высказал мне вчера баба Женя свои догадки, обрадовал, как же. А мне ведь геологи нужны, милый, а не политики». — На Алтае, к сожалению, бывать не приходилось, а вот эти места, — долго затягиваясь, с выражением бесконечной усталости и безразличия обежал он взглядом окрест, — изучил досконально. Дальше некуда.

— Ну и как они тебе, Роман Николаич? — по возможности солиднее и значительнее спросил Славка.

— А горы в снегах, — продолжал Роман, не слушая техника, — это, должно быть, красиво. Недаром старик Хемингуэй любил, бывало, на них поохотиться…

— На Алтае? — спросил Славка.

Костя засмеялся.

— Слушай. Ты помолчал бы, милый, — сказал Лилявский технику. — Ты свое еще скажешь. Сегодня же. — «Попру вас, — он прищурился сбоку на Званцева, — с буровой к Чоусме, через болото, и сразу все станет ясно». — Я говорю, Андрей, горы в снегах — это, конечно, экзотика, не работа — а сплошной туризм, как сказал бы нам баба Женя. А тут, где мы будем вести съемку, — Роман ткнул пальцем в пол кузова, будто весь планшет уместился сейчас под ними, — болото на болоте, причем встречаются и трясины.

— Ни фига себе, — прошептал Славка, — представляю себе картинку: шагнул — и нету тебя! Только что был — и уже одни пузыри от тебя и остались…

С натужливым подвыванием, чадя перегоревшим маслом, машина долго выбиралась на седловину. Едва мотор низко, облегченно заурчал, обещая скорость на спуске, как шофер сбросил газ и со скрипом тормозов съехал влево, к бровке кювета, и, теперь уже сдерживая рвавшуюся вперед машину, стал объезжать дорожный знак «ремонтные работы».

Два человека в брезентовых штанах и майках, обнажавших красно обгоревшие плечи, укладывали булыжник. На песчаную подсыпку, пристукивая большими деревянными молотками, они мостили один к одному речные голыши, делая это с той неторопливой обстоятельностью, будто им предстояло справиться с небольшим двориком, а не с дорогой, уходившей к повороту у подножия спуска и много дальше. Сплошные колдобины со следами буксовки — была эта дорога. А за спуском, где подтекали грунтовые воды, торчали врастопырку бревна изжеванной шинами и гусеницами лежневки. Над ней почти смыкался лес.

— Вот так, мальчики, — сказал Роман. — Ну, кто в кабину? Лично я не откажусь, — он проворно спрыгнул на крыло и, уже прячась за дверцей, насмешливо предупредил: — Держитесь зубами за землю: сейчас из слабых будем делать мыло!