Юрий Антропов - Неделя ущербной луны

Укачанный Славка молчал, время от времени мучительно икая. Белые лепестки черемухи, как снежинки, застревали у него в волосах и даже на ресницах, но он еще покорнее жмурился, не пытаясь хотя бы сдуть их.

Лежневки кончились, машина выскочила на булыжник (когда-то, видимо, начинали вести отсюда навстречу тому, Юхломскому, да бросили), отряхнулась, как живая, от грязи и ходко покатила к деревеньке. Лес отступал, оставляя на подступах к дороге частокол жидковатой ольхи, а уж совсем у бровки кюветов густо смыкался малинник.

Дома открывшейся на угоре деревеньки были удивительные: зеленые, синие и даже красные. Обшиты тесом и выкрашены масляной краской, а иная светелка похожа на теремок — так искусно прибрана затейливой резьбой по дереву.

— Елки-палки, — сказал Славка, мигом очухавшись, — что-то я в толк не возьму: «Дом в хорошем санитарном состоянии». Ни фига себе! Я на двух курортах бывал, — заважничал он, — а таких табличек и там не видывал.

— Между прочим, Андрей, — опять прислушиваясь к разговору в кузове, высунулся Лилявский, — это самое Паньшино и есть пуп нашего участка. Столовая, баня, клуб. А вон там, — указал он в сторону карьера, — в борочке и лагерь разобьем.

Прижатое бором к краю карьера, обвисло одним углом старой кирпичной кладки кладбище. Собственно, ограды давно не было. Остался кирпичный цоколь. Песок из карьера вывозили машинами, верхние этажи его время от времени сползали вниз, о чем говорил и провисший цоколь и большие, съехавшие по склону заплатки дерна. Под травяным срезом виднелись ровные отверстия, как норы — гнезда стрижей, которым ничего не оставалось, как делать новые, и опять же под верхней кромкой обрыва, которая рано или поздно обрушится и сползет вниз.

Реденький, изрядно вырубленный сосновый борок, на который указывал Лилявский, теснился к карьеру снизу, от ручья в ольшанике. Ручеек был тихий, вроде как без течения, — не то что притоки Черной Убинки! Да и сами эти игрушечно-крашеные дома… Нет, ничем не напоминало ему нынешнее местечко то давнее, полузабытое; и Андрей ощутил вдруг, что навязчивое чувство какого-то неясного страха, сдерживавшее его все последние дни, словно отступилось куда-то, притихло, — и даже дышать стало как бы легче.

Буровую увидели сразу, как только поднялись на лысый водораздел. Скважина была заложена близ проселка, на пологом склоне — метрах в двадцати от перегиба, где и проходил шов залесенной, заболоченной долины.

Андрей поднялся в кузове, держась ладонями за теплую, нагретую солнцем кабину. Лопатников спускал машину тихо, крадучись, звука мотора почти не было слышно, и на буровой никто не разогнул спины — ни те двое, что ходили вокруг штанги, упираясь руками и головой в патрубки, ни третий наверху, ухавший по зажимкам «бабой».

Лилявский высунулся по локоть из кабины.

— Слышь, Андрей, а ведь сейчас самый нерест. Лещишки в Чоусме, между прочим, ничего себе — иной в сковородке не уместится. Ты как вообще-то — балуешься рыбалкой?

— Редко приходилось. В горных реках иногда — на хариуса… А кто выносил в натуру скважину?

— Как кто… В соответствии с проектом. Профили через болото пробурили еще зимой, по льду. Мастер буровиков знает их наперечет, сам с топором участвовал в деле. Вот на одном из профилей он и обосновался нынче.

— Да, но откуда знать проектантам, — удивился Андрей, — где конкретно будут проходить профили для детальных исследований? У них под руками были материалы мелкомасштабной съемки, очень приблизительные данные. Они только предполагают, а точно определить места для скважин можно лишь после нашей, крупномасштабной съемки.

— Согласен с тобой, старик, согласен. Но… — Роман засмеялся и покрутил головой, — как ты, право, не поймешь нашей специфики! На Алтае под ногами твердь, скалы. А у нас — болота, трясина, — разница есть? Не проруби мы профили загодя, зимой, — на что бы мы надеялись теперь, когда воды по пояс?

«Но ведь бурить-то сейчас все равно не будешь, если столько воды в пойме, — хотел возразить Андрей, но смолчал. — Наверное, — подумал он, — этому Уваркину просто нужно было до зарезу заактировать выполнение какого-то объема работ — любых работ, главное, чтобы в денежном выражении. Вот они и продали государству эти профили».

И все-таки он не утерпел, сказал начальнику отряда:

— Ну ладно — эти профили… А вот скважина на склоне ни к чему бы пока. Если уж на то пошло — пусть бы на перегибах и буравили. Там и до съемки можно. Шов террасы, как-никак.

— Опять не понимаю тебя, старик…

В голосе Лилявского не было ни досады, ни раздражения, — слышалась все та же терпеливая снисходительность, и Андрей, усмехнувшись, решил не отвечать. Тем более что шофер вдруг резко газанул и, дурачась, выскочил с проселка на целину — прямо к палаткам. Буровики побросали работу, выгнули онемевшие от напряжения спины. Они были перепачканы с ног до головы глиной — и вчерашней, уже засохшей и кое-где отскочившей от их энцефалиток, и новой, шоколадно-маслянистой, не затвердевшей.

Первым подошел к машине, из которой, как бы привыкая к тишине и устойчивости, никто пока не спрыгивал на землю, приземистый парень. Он поздно заметил, что приехал еще один новенький, и, не зная теперь, что и говорить, старательно смотрел себе под ноги.

— Да ты в хорошей форме, Илья, прекрасно выглядишь! — сказал Лилявский, прямо из кабины пожимая парню руку и напряженно посматривая в сторону второго буровика. Тот, видимо, раздумывал, подходить или нет, шел-шел да и остановился у поваленной березы, хмуро остукивая ее ствол носком сапога.

По тому, как третий буровик, что катался на зажимках, — мешковатый и немолодой, не дожидаясь начальства, сразу же затрусил к ближним кустам до ветру, можно было догадаться, что мастер здесь именно этот, стоящий у березы.

И верно. Лилявский, тихонько хмыкнув, выбрался из кабины и шагнул к нему сам:

— Здорово живешь, Фрол…

Мастер неожиданно просветлел, захлопал линялыми ресницами, буркнул: «Здорово!», коротко оглядел Званцева и опять стал пинать березу, приглаживая пальцами свои реденькие волосы, окантованные в кружок прической «полубокс».

— Бурим помаленьку? — все тем же вкрадчивым тоном говорил Роман.

— Та, какой там… — враз меняясь в лице, раздраженно зачастил Фрол. — Один говорит: «Бури!», другой говорит: «Не бури!» Кого слушать — хрен его знает… Стал я бурить. Ну, бурил, бурил, вот уже двадцать метров наворочал, никогда столько не делал, за два дня чтобы, а цоколя так и не достиг, не копнул. Опять висячая. А приказ Протягиной знаешь какой? Висячую не оплачивать, так? Пускай, мол, гонят каждую скважину до коренных. А как лично я буду гнать дальше, если мне обсадить ее нечем, зажимает стенки. Вы там, на базе, телефонограмму мою получили?