Юрий Антропов - Неделя ущербной луны

— А, Фрол! — держась за поясницу, улыбнулся инженер, но, едва глянув на мастера, тут же осекся. Бросил пилу, подошел, ерзнул пальцем по грязной его рубахе — внюхался. — По болоту шел…

— А то! По воздуху, что ли…

Инженер помолчал, как бы с удивлением стараясь проникнуть взглядом в самые Фролкины зрачки.

— А к тебе целая делегация чуть было не направилась. Роман с главным геологом да Уваркин с нормировщиком. Только вот вездеход у Лопатникова отказал некстати… А на маленьком «газике» к тебе не проскочить, ты сам знаешь.

— Знаю, знаю… Фролка-капитан все знает! — зло усмехнулся Чекунов. «А, иди они все… Катерина где?» — тоскливо огляделся он. Спрашивать про нее ни у кого не хотелось, и Фрол пошел наугад к шатровой палатке.

— Катя? — осторожно позвал он, останавливаясь перед пологом. Позвал еще тише, и опять никто не откликнулся, но уже и без того он точно знал, что Катя его здесь, шагнул, поддел сапогом полог и увидел ее. Сидела себе преспокойно, холера, чистила картошку и игриво так улыбалась.

— Ты че это прилетел? — спросила она, сдувая со лба челку. — А грязный-то, грязный, господи!

— Это я тебя хочу спросить…

Он шагнул в палатку, присел на длинный ящик с полевым буром и рывком расстегнул на груди рубаху: вот когда он почувствовал усталость. И дневную, от работы, и недавнюю, когда у него возле кладбищенской ограды вдруг сухо стало в горле.

Катерина пытливо смотрела на мужа, пальцы ее замерли, длинная спиралька кожуры свисала с оголенной картофелины. Фрол уставился на эту картошину и чему-то нехорошо улыбался.

— Ты че седни, Фролка! — натянуло засмеялась она. — Пьяный, что ли. Ну, достукаешься. Тут как раз высокое начальство понаехало.

— А чхать я на него. Ты зачем, говорю, здесь? — вздрогнул он, оторвал от картофелины взгляд и, тяжело задышав, поднялся. — А ну, живо, поехали домой! Иди она вся, геология такая!

— И впрямь очуманел, — испугалась Катерина, отсаживаясь подальше. — Ты бы сначала узнал, что к чему. Ты все хотел, чтобы я работала? Пожалуйста. Теперь я повариха по приказу. Оклад и полевые, сорок процентов. Сначала бы спросил, а потом уж и нападал. Ну прямо как с цепи сорвался.

Она сразу успокоилась и, хоть на время беря верх, уже по-семейному въедливо корила своего мужика. В ней звучало теперь долгожданное: «А ведь ревнует, ревность это в нем! Значит, любит!»

Но Фролка все еще недоверчиво щурился:

— В повара… Очень интересно. Опять же Петька Лопатник на это место свою бабу хотел пристроить…

— Он-то хотел, да и сам Евгений Иванович мечтал от нее избавиться, да Лопатничиха взбрыкнула — не согласилась. Вот я и подала заявление. А не веришь — спроси Протягину. Она сама и распорядилась. По-человечески.

— Скажи как гладко, — насмешливо протянул Фрол, но уже теряя остатки сомнений и вновь обретя покойное, ровное чувство. — Сама Протягина.

— А то кто! Если не Протягина, то чего ж тогда не произвели меня раньше, до ее приезда?

Убила, убила наповал. Хитрая баба — выкрутилась. Скажи, как повезло. Теперь они, считай, оба выбились в люди. Мастер и повар. И она как была, так и останется его баба, жена то есть, и все у них будет ладом. А Роман?.. А что Роман! Больно он ей нужен, Катерине-то, как собаке пятая нога. Да и было ли у нее с ним что-нибудь, это же одни предположения. Может, болтовня сплошная. Кто же это наговорил ему тогда про Катерину? Не баба Женя, случайно? «А ведь он, больше некому, точно! — поразился Фролка, припоминая все, как оно было. — Ах ты чертов огородник!»

Фролка-капитан, довольный таким стечением обстоятельств и своими мыслями, подтыркнул женушку в бок и подморгнул:

— Так вы что тут — никак гульнуть надумали?

Только Фрол вышел из шатра, как появилась со стороны Паньшина та самая делегация, о которой говорил ему инженер Званцев. У Пашки руки были в машинном масле, он, похоже, гордился этим, вытирать их не спешил и даже будто случайно мазанул себя по щеке, — как же, рабочий человек.

— Вот прочищу я форсунку, — говорил он бабе Жене, но так, чтобы слышала Протягина, — и сразу вывезу станок на профиль. Может, завтра же утром. Чего еще ждать.

— Завтра, завтра, конечно, — директивно закивал баба Женя, — время не терпит. Тянуть волынку — не в наших правилах. Нам указание дали, — значит, надо сделать. Главное было доставить станок в Паньшино, но вы же видели, Полина Захаровна, это мы осуществили. Выполнили, так сказать. А на профиль теперь вывезти его — это дело каких-то суток.

Фролке было ни к чему, что Протягина досадливо морщилась, хотя и молчала; мастер ждал, что ему скажет начальник партии, не сводивший с него взгляда. «Ты зачем это сюда приперся?» — говорили ему глаза бабы Жени.

— Здравствуйте, Фрол Евстигнеевич, — деловито сказала Протягина и подала мастеру руку. Удивительная память у человека, отметил про себя Фрол, всех величает только по имени-отчеству. — А мне сказали, что вы на расчистках заняты, поскольку ручной станок поставлен на консервацию, — она смотрела на него с каким-то лукавым недоверием.

— Ты почему это, товарищ Чекунов, — немедленно встрял с насупленным видом сам баба Женя, — ни с того ни с сего оставил свой трудовой участок?

— Да, Фрол, что ж это ты подводишь… — глянул на него проникновенно, как бы остро желая подсказать что-то, и молодой начальник отряда.

Свинья я какой, ругнул себя Фрол, люди мне и моей Катерине добро делают, а я их подвожу. В другое время он бы сострил: «А это меня телеграф подвел — персональная сорока наболтала, будто меня на день рождения пригласили». Но сейчас он хорошо осознавал, что в нежданно-негаданном возвышении его жены первое слово было сказано самой Протягиной. И кривляться тут перед ней, даже если это веселое скоморошничанье, было негоже.

— Дак я, Полина Захаровна, видите ли… не поимел в виду… а поскольку время рабочее кончилось и я ума не приложу, что дальше делать со скважиной, которая у меня хоть и глубокая, но опять висячая, а коротких труб все-то нет, то я и решил прогуляться сюда за руководящими, так сказать, указаниями.

— Чекунов! — официально так удивился Павел-нормировщик, пачкая себе еще и другую щеку. — Ну ты и речь выдал. Длинную, прямо как на «Голубом огоньке». Молоток! — и он опять провел ладонью — теперь уже по носу.

Ну не хмырь ли, восхитился Фролка. Видать, дела у него на мази, держится так, будто сам он и есть именинник. «Я бы тебе, Павел, сказал совсем коротко, — усмехнулся он про себя. — Я бы тебе, Паша, всего три-четыре слова сказал».

А Протягина между тем уже задала вопрос:

— Какую скважину? Какие трубы?

Фрол и рта раскрыть не успел — за него ответил Лилявский, вдруг заволновавшийся:

— Так за ним же должок, Полина Захаровна. Апрельский. Вот он себе и дал зарок — все висячие скважины довести до ума. Добуривать, конечно, будем «Андижанцем», но Фрол, на правах автора тех скважин, тоже хочет участвовать в деле. В нерабочее время, конечно. Сверхурочно. Он сам виноват — вот душа и болит у человека.