Юрий Антропов - Неделя ущербной луны

На Андрея вдруг и глаза поднять ей не просто стало, будто он уже обо всем знает — и о том, что она вот не спала, беспокоилась, о нем думала, и о том, что решила правдой-неправдой ехать с отрядом на Чоусму, на все лето.

Но, и не глядя, она видела его — сидел у шкафа. На вьючном ящике. И вдруг ей показалось, что он сморит на нее с усмешкой!

Залилась краской и быстро глянула на него. Он сидел с полуприкрытыми глазами. Такой же прополосканный дождем.. Уставился в темное, слезящееся окно.

— Лизка! — шумнул на нее дядя, заметив в дверях. — Загляни-ка в чайник — есть ли вода? Для разбавления градусов, ежели кто желает. — Дядя всех обошел и себе в мензурку налил — тютелька в тютельку получилось, на дне банки ни капли не осталось. — Ты помнишь, Роман, как попервости ты хватанул неразбавленного, и задохнулся, и заперхал! — Дядя сегодня ну прямо на глазах у всех тает. Что же это с ним-то стряслось? Тоже сидел ждал почти до двух часов, вот-вот светать начнет, а он, как молодой, разошелся. Это на него не похоже.

Она прислонилась к косяку, дядя какую-то речь начал, а она стояла и смотрела на Андрея. Это казалось ей теперь естественным. Вот она стоит и смотрит на него, и пусть все видят, что она стоит и смотрит, и она будет смотреть до тех пор, пока он не почувствует и не взглянет на нее, — когда дядя ее окликнул, назвав по имени, он не шевельнулся, не дрогнул хоть слабо, еле бы приметно, может, и впрямь не слышал или не дошло до него, кто это — Лиза.

И снова дядин голос:

— Лизка! Где же чайник с водой?

Дядя маячил где-то справа, она вполне представляла его лицо с выпученными по-рыбьи глазами: дескать, что это сегодня с племянницей? — но стояла и по-прежнему смотрела на Андрея. В ней уже закипала обида: будто каменный, сидит и сидит, не шелохнется!

Потом она вдруг ощутила какую-то провальную тишину, и прежде чем дядин голос нарушил ее въедливым, едким: «Во-она ты что-о…», как Андрей открыл глаза.

Он открыл глаза и сразу посмотрел на нее, и тут-то дядя и пропел своим отвратительным дискантом:

— Во-она ты что-о…

Андрей растерянно заморгал, будто впервые ее увидел. Она подала локтем в дверь, круто развернулась и вышла.

Страх перед ночным одиночеством проходил — в конторе полно было свету, привычно сидели перед ним его подчиненные, и Уваркин снова хорошо контролировал себя. Теперь в нем снова брала верх извечная деловитая настороженность: не возникают ли какие препятствия на его пути, являющиеся следствием нежелательных настроений среди подчиненных, перед этой вынужденной осмотрительностью ночное смятение Евгения Ивановича выглядело смешным, случайным.

Покашливанием в кулак добывая голосу приличествующую мужскую солидность, он еще раз, удивляясь про себя выбору племянницы, изучающе прищурился на Званцева и продолжил свой длинный, с нравоучительной подоплекой, тост:

— Так вот, значит, с началом полевого сезона вас, товарищи, чтобы кончить нам это дело с Чоусмой так же гладко, без сучка и задоринки, как начали мы его еще зимой, по сути-то, с Романом Николаевичем! Ты бы рассказал молодым товарищам, Роман, как мы тут с тобой коченели на морозе, начиная все с нуля. Еще и ни коттеджей, ни барака этого не было, жили в вагонке на колесах. Холодища, дьявол! Плюнешь — на лету сосулька образуется!.. Ты вот, Костя, — удостоил и того внимания, — к естествознанию интерес проявляешь, променял на него свою музыку… так тебе, должно, особо любопытно будет узнать, как мы отапливались. Вот спроси-ка, спроси Романа Николаича, он тебе скажет!

— Да ладно вам, — отмахнулся Лилявский, — нашли о чем…

— А вдруг человеку интересно! — как бы искренне вскинул свои лохматые брови Уваркин. — А мы с тобой должны подсказать. Молодому, неопытному, да первый раз в партии — оно все любопытно!

Евгений Иванович оглядел по кругу ребят, как бы остро желая увидеть, угадать какие-то потаенные мысли каждого. И опять, ловя себя на этом, больше чем нужно задержал свой взгляд на Званцеве.

Как раз в этот момент, словно сговорившись, заявились один за другим нормировщик Тихомиров и сторожиха Лопатничиха. Павел еще на пороге виновато развел руками, как бы показывая начальнику, что пришел ни с чем, — видимо, по пути в контору тот успел поднять с постели своего наследника и куда-то послать. Да на дом к продавщице ларька, вероятно, куда же еще ему бежать.

А сторожиху, надо понимать, никто не приглашал. И уж она-то сама это знала — с порога выдала деловую рапортичку:

— Чего это, гляжу я, в окнах конторы свет? То не было, а то вдруг, пока я с той стороны, — махнула она рукой, — обход делала, уже и свет появился… Дай, думаю, проверю!

— Ну, а как же, а как же. Обходчица! — язвительно хмыкнул Уваркин и, поколебавшись, отлил из своей мензурки Павлу.

Но опять помешали ему выпить — торопливо загрохотали чьи-то сапоги по коридору.

— Кого это еще…

Без стука вошел шофер Лопатников, умытый и в свежей рубашке.

— А, — сказал Евгений Иванович, вынося из-за спины руку, уставшую маячить мензуркой (предусмотрительность никогда не мешает в таких случаях, распитие-то происходит в конторе как-никак). — Да у нас прямо собрание! Капитана только и не хватает… — Перед нашествием таким Уваркин на минуту растерялся — хорошо это или плохо, что все почти тут?

— А за капитана буду я, — усмехнулась сторожиха, скидывая с плеча свою берданку.

— Разве что с совещательным голосом… — постукал супруг-шофер по темной высокой бутылке, заткнутой бумажной пробкой. Бутылку эту он принес на весу, открыто.

Уваркин, нетерпеливо переступая ногами, сделал нормировщику знак свободной рукой — тот согнал Званцева с вьючного ящика и достал еще одну мензурку из полевой лаборатории.

Первым не вытерпел этой канители Роман — опрокинул мензурку в один глоток.

Покосившись на него, баба Женя крякнул и тоже выпил — как раз и Лопатников успел пристроиться с персональным самогоном.

— А ты, Костя, чего ждешь, — особого приглашения? — удивился отечески внимательный Евгений Иванович, глядя, скорее, на нетронутую мензурку Званцева.

Костя отложил свой букет в сторону.

— Тост, что ли, хочешь сказать?

— Нет, просто так… некоторые замечания по поводу работы партии.

— Во-она… — баба Женя невольно покосился на Званцева. — Ну, чего ж. Дело хорошее, эти речи. Я вот сам только что говорил о чем-то, — пошутил он с натугой, перескакивая взглядом с лица на лицо, — да перебили меня. Слушай, Роман Николаич… — будто припоминая нечто важное, он поставил мензурку на краешек стола и коротким жестом согнал Лилявского со своего места. Сел, похрумкал огурцом. — Что-то я тебя все не спрошу за разговором, как там у Чекунова с выполнением.

— Двадцать метров, и все, говорит, по морене, — сгоняя Славку с Лизиного стола, сказал молодой начальник. — Акт для банковской процентовки составил.