Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

Никто ни о чем не спрашивал Телицына. Сидеть молча было неудобно. Лучше сразу начать говорить о том, ради чего пришел.

— У меня был инфаркт. Боялся, что уже все... Сейчас мне физически тяжело быть на большой работе. Вот... попросил отпустить... Мне бы теперь только заведовать отделением. Да и то, пожалуй, лишь маленьким. Это еще в моих силах...

Славинский смотрел на Евгения Михайловича и будто не узнавал его. Телицын вдруг потерял свою былую монументальность, — это, наверно, происходило оттого, что движения его стали раздраженно-порывистыми, жестов было слишком много, и они никак не вязались с его все-таки еще солидным видом.

Глядя на изменившегося Телицына, Марина Ивановна припомнила, как в первый день своего возвращения предупреждала его: «Везде найдется свой Мещеряков... и даже не один». Нашелся и в Москве, конечно, свой Мещеряков. Она уже услышала об этом в Горздраве.

Молчание было для Телицына нестерпимым. Он снова заговорил:

— В Москве оставаться не захотел. Люблю Питер. Здесь вся моя жизнь... Примете московского изгнанника? — спросил он шутливым тоном, и Петр Афанасьевич заметил, что на лице его проступили красноватые нервные пятна.

Марина Ивановна закурила, протянула папиросы Телицыну, но он покачал головой, похлопал рукой по карману, где загремела баночка с леденцами.

— Могу предложить одно, — сказала Марина Ивановна, поправляя волосы. — Десятое отделение совсем недавно реорганизовалось у нас в специальное, для лечения алкоголиков. Будет очень интересно. Большая работа. Вы же занимались когда-то гипнозом. А у нас намечено широкое проведение коллективной гипнотерапии... Заведующим отделением назначен Мещеряков. Могу предложить к нему — рядовым ординатором. Больше у меня сейчас ничего нет.

Петр Афанасьевич увидел перед собою лицо старика, удрученного неудавшейся жизнью... И некого в этом винить. И от этого ему, должно быть, сейчас еще тяжелее. Как говорят психиатры, у Телицына была явная переоценка своей личности. А это очень опасное для жизни явление...

Не ответив Марине Ивановне на ее предложение, Телицын обратился к Славинскому, чтобы хоть как-то поддержать разговор:

— Ну, а вы — как живы, Петр Афанасьевич?

— Ординатором у Мещерякова, — с удовольствием ответил Славинский.

— Надо же, — по старой привычке басовито протянул Телицын и пожевал губами. — И ... сработались?

— Мы всегда были настоящими друзьями.

Подумав, Телицын начал было поглаживать ручку кресла, но остановился под изучающим взглядом Славинского и спросил:

— А мне — советуете идти к Мещерякову?

Петр Афанасьевич искренне развел руками:

— Вот уж не знаю... возьмет ли он вас?

— Даже так? — Телицын дернул совсем поседевшими густыми бровями. Он встал, собираясь уходить.

— Что же решили? — спросила Марина Ивановна, гася папиросу.

— Спасибо за предложение. Я подумаю...

После того как Телицын сказал: «Я подумаю», — Марина Ивановна вышла из-за стола, взяла его под руку. Несмотря на свой огромный рост и широкие плечи, он казался вялым, совсем отяжелевшим стариком рядом с этой маленькой энергичной женщиной.

Она проводила его до дверей и тихо сказала на прощанье:

— Серьезно подумайте, Евгений Михайлович...

Виктор Дмитриевич получил записку от Силантьева. Профессор приглашал его в воскресенье вечером в консерваторию, на студенческий концерт для городской молодежи.

Перечитывая записку, он представил, как входит в концертный зал, видит Веру Георгиевну, Силантьева, знакомых преподавателей... Все они в этот вечер будут волноваться, каждый за своего питомца. А ведь и он мог бы переживать это счастливое волнение, как и они... Сколько лет потеряно впустую! Надо быстрее наверстывать, наверстывать упущенное. Никогда — наверно до самых последних дней — не покинет его теперь неуемная жажда работы. Каждое воспоминание о растраченных впустую годах будет подхлестывать и заставлять не жалеть себя ни в работе, ни в жизни...

В этот же день приехал Коля Петров, позвал на загородную прогулку. Он уверял, что они вернутся в воскресенье, к обеду.

Выезд был назначен на субботу, в шесть часов вечера. Прямо с работы Виктор Дмитриевич отправился в больницу.

Около машин уже собрались шумные группы желающих поехать за рыбой, за грибами да и просто переночевать у костра на берегу или побродить на рассвете по лесу. Коля, тетя Феня, Анна Андреевна весело приветствовали Виктора Дмитриевича.

Отъезжающих все прибавлялось. Пришел Славинский вместе с женой. Виктор Дмитриевич позавидовал каким-то совсем молодым, влюбленным отношениям между ними.

Переходя от группы к группе, здороваясь со всеми, он увидел Лелю. Пугаясь слов, они медленно протянули друг другу руки.

Славинский напряженно ожидал, как встретятся Леля и Новиков. Они должны кинуться друг к другу, — они же оба любят. Он хотел этого, мысленно подталкивал их.

И все оказалось не так...

Леля и Виктор Дмитриевич обычно — даже нет, не обычно, а холоднее, сдержаннее, чем все, — поздоровались и, будто боясь заговорить, разошлись... Не так все просто в жизни, как иной раз представляется...

Мещеряков появился позже, задержавшись в отделении.

Виктор Дмитриевич принялся помогать Мещерякову и Славинскому грузить на машину рыболовные снасти. Оба врача надели резиновые сапоги, набросили грубые зеленые куртки с откинутыми на спину треугольными капюшонами и выглядели как заправские рыбаки.

К озеру добрались с вечерней зарей.

Леля предложила первым делом разжечь костер, приготовить ужин: за сборами почти никто не успел пообедать.

Коля Петров развел огонь. Взяв себе в помощницы Лелю, тетя Феня и Марина Ивановна принялись готовить ужин.

После ужина часть людей разбрелась в стороны, часть устроилась вокруг костра, слушая рыбацкие побасенки Славинского, от которого Виктор Дмитриевич никак не ожидал, что он окажется таким веселым рассказчиком. Петр Афанасьевич заразительно смеялся, очки его занятно подпрыгивали на вздрагивающем от смеха носу, и от этого почему-то еще смешнее было все, что он рассказывал.

За его рассказами не заметили, как минула полночь. Кое-кто начал подремывать, поворачиваясь к огню то спиной, то лицом.

Перед зарей Мещеряков и Славинский поплыли на лодке к другому берегу ставить жерлицы.

С рассветом зашевелились грибники. Виктор Дмитриевич отправился с ними.

Дорога к грибному лесу шла берегом. Над водой низко и тяжело ворочался влажный туман, еще тускло пронизанный далеким дымчато-розовым светом.

Тетя Феня вместе с Мариной Ивановной повела грибников.

Виктор Дмитриевич и Леля немного отстали. Они остановились на мосту, опираясь на тонкие, прогибающиеся под локтями перила. В этом месте в озеро впадала узенькая бойкая речушка. Под настилом моста, обмывая большие камни, пела невидимая в тумане вода.