Георгий Марчик - Субботним вечером в кругу друзей

Васю Молодцова затирали. То есть ни во что не ставили. Даже невзирая на то, что он был еще не очень старым и довольно сносным на вид мужчиной, а кроме того, носил красивые вещи. Блестящие галстуки, пестрые рубахи, джинсики, штиблетики и прочее модное барахло. Но как он ни старался, все равно, на службе ли, в компаниях, на него обращали ноль внимания и фунт презрения. Обидно, конечно. А кого нынче удивишь джинсиками? Хоть бы и американскими. Никого. Вот бы изрек что-нибудь оригинальное. Тогда другое дело.

Ну, скажем, как это было на чьих-то поминках. Вдруг один плюгавенький субъектик среди общего шума и гама негромко так сказал: «А я могу достать любой импортный гарнитур!» И сразу стало тихо. Словно над головами прогремел раскат грома. Все заерзали на своих местах и проявили вдруг радостное изумление, а вслед за ним — прямо-таки ненормальное внимание к плешивому субъекту с тоненькими усиками. Как бы спохватившись — что ж это мы, братцы, чудаки, все о покойнике да о покойнике? А тут такой живой интересный человек сидит с нами. Женщины — те стали сразу прихорашиваться и посылать субъекту взглядами тонкие намеки, мужчины подливать ему в стопку самые лучшие напитки. Короче, о покойнике тут же бесповоротно и окончательно забыли и остаток вечера провели в самом приподнятом настроении от столь приятного знакомства.

И даже брюнетка, которая сидела рядом с Васей и которой он весь вечер упорно делал одни те же комплименты и перманентно гладил под столом ее круглое гладкое колено, и та, шельма, сразу же всем пренебрегла и подалась душой и сдобным телом в сторону плешивого гарнитурщика, так легко, без всякого труда разжегшего общий энтузиазм. Вот что было особенно обидно.

И сколько Вася потом ни старался, он не мог больше завладеть вниманием соседки. Ни комплиментами, ни анекдотами, ни сольной пляской.

Всего на минуту Васе удалось оторвать ее томный взгляд от субъекта с усиками, да и то, обернувшись к нему, она безжалостно, прямо в лоб спросила: «А вы можете достать гарнитур?» Вася смутился и, пробормотав: «А разве в гарнитуре счастье?» — полез рукой под стол.

Брюнетка вспыхнула, как промасленная пакля: «Ах, оставьте ваши шутки!»

«Это не шутки, — тушуясь, пробормотал Вася, — у меня самые серьезные намерения». Но брюнетка грубо отторгла его руку со словами: «Знаем мы эти намерения» и вновь повернулась к плюгавому типу.

Вася был потрясен. Вот какие коварные эти современные женщины. Под модной оболочкой — джинсовыми брюками, полотняными кофточками, свежим загаром, помадами, короткой стрижкой, подведенными глазами — грубый, примитивный расчет, никакого интереса к интеллекту, позыва к чистой дружбе, тяги к умному собеседнику, задушевному другу, способному на большую и чистую любовь. Нет, их влечет к земному, движет голый материальный интерес. О гарнитурчике услышала и тут же как перевернулась — забыла все на свете. Да, таким все равно, кто сидит рядом. Посади хоть дворнягу — она и ей будет кокетливо улыбаться, была бы выгода.

Вася не мог без отвращения смотреть, как завоображал этот кривляка с усиками. Как он стал строить из себя знаменитость, как дулся и пыжился… Но еще противнее было видеть, как лебезили перед ним, ползали на брюхе, потеряв всякий стыд и совесть, все эти людишки, забывшие, зачем они здесь собрались. Боже, какие пошляки, ничтожества, хамы, блюдолизы! Едва тот типчик открывал рот, как все начинали вопить: «Тише! Тише! Александр Иванович хочет говорить. Не мешайте! Замолчите! Пожалуйста, Александр Иванович!» Если же тот брался за вилку, тут же со всех сторон к нему тянулись блюда с закусками. Ну разве не безобразие?!

Вася хотел было подняться и уйти, но пересилил себя и остался — он еще на что-то надеялся. И, как видно, не зря.

Внезапно, словно молния темноту, его озарила одна гениальная мысль. Он даже икнул от удовольствия, потер руки, победно посмотрел на сидящую к нему спиной брюнетку и, выждав удобный момент, негромко, словно бы самому себе, сказал: «А я могу достать путевку в любой санаторий». И тут же, словно бы нехотя, словно бы пересиливая себя, соткровенничал: «И между прочим, билеты на любой спектакль тоже» Добивать так добивать.

Что тут со всеми сделалось, описать невозможно. После краткого остолбенения радостные судороги исказили лица. Все тут же полезли к Васе целоваться, стали пить с ним на брудершафт. И говорить, какой он в высшей степени прелестный, необыкновенный, умный, красивый, замечательный… Какое счастье сидеть с ним за одним столом.

Вася молчал. А ему больше ничего и не надо было говорить. Он сидел, как индийский будда, а все остальные ползли к нему на четвереньках и даже по-пластунски. «Так вам, мерзавцам, и надо, — мстительно думал он. — Большего вы и не заслуживаете». Толпа возносила его как кумира, его звали в гости, совали визитные карточки с телефонами, просили не забывать. И первая из женщин, пренебрегая всякими приличиями и понятиями о чести, бросилась к нему на шею та самая брюнетка.

И Вася — тонкая, чувствительная, но не злопамятная натура — сразу простил ее и снова, отпустив комплимент, стал гладить ей колено. Брюнетка лишь хихикала, но руку его больше не отстраняла.

Вася был счастлив и от всей души презирал толпу, которая только что так высоко вознесла его.

Юра Акимов был блестящим репортером и тонким психологом. Мы занимали с ним одну служебную комнату, и я не переставал восхищаться его виртуозным умением делать из одного факта, полученного к тому же по телефону, зарисовку с живописными деталями и бойкими диалогами.

— Готово! — воскликнул Юра, закончив очередной опус. — Один факт, немного воображения, стагик, — Юра красиво грассировал, — и можно засылать в набор. Теперь ни одна собака не пришлет редактору опровержения.

Я был младше его на два года — едва ступил на тернистый путь журналистики — и, разумеется, смотрел на Акимова как на аса — снизу вверх. Только по голосу в телефонной трубке он мог безошибочно определить, что за человек говорит с ним, его характер, возраст, служебное положение и даже внешний вид.

Раздавался телефонный звонок. Юра снимал трубку, потом, подмигивая, протягивал ее мне и говорил с нарочитой завистью:

— Стагик, тебе крупно повезло — на проводе ветреная блондинка с серыми глазами и прекрасной фигурой.

Или с отвращением кривил губы:

— Фууу, какая образина…

Однажды, когда я вернулся в редакцию с задания, мой товарищ был взволнован и возбужден.

— Стагик! — воскликнул он. — Ты один знаешь, как мне до сих пор не везло в любви.

Да, я знал это. Ему не столько не везло, сколько он был привередлив, как разборчивая невеста.

— И вот наконец я нашел ее! — с подъемом продолжал он. — Она мое божество, она — моя неспетая песня. Нет-нет, не отговаривай меня. — Он сделал негодующий жест в мою сторону, — хотя я вовсе и не собирался отговаривать его. — Я женюсь на ней. Да, решено. Боже мой, — застонал он, закатив глаза кверху и хватаясь руками за голову, — какой у нее дивный голос. Какие божественные глаза. Нет! — вдруг трагически завопил он. От неожиданности я даже вздрогнул. — Умоляю, не помешай мне это сделать.