Георгий Марчик - Субботним вечером в кругу друзей

— Лучше зачитать, — с состраданием глядя на Шалова, сказал Экивотов. — Чтобы всем было ясно и чтобы не было двусмысленностей.

У Шалова заныло под ложечкой.

Смутов громко, с выражением читал анонимное письмо, а Шалов при каждой новой фразе вздрагивал, словно его хлестали по лицу грязной тряпкой: вот тебе, вот! Закончив, Смутов многозначительно помолчал, а затем спросил:

— Какие будут дополнительные объяснения со стороны товарища Шалова?

— Я уже все объяснил письменно, а больше мне объяснять нечего, — сказал Шалов отрывисто и хрипло. В самый неподходящий момент от волнения у него сел голос.

— Но, наверное, не все читали твое объяснение, — с ласковым укором сказал Экивотов. — В твоих же интересах рассказать здесь, как все было. Товарищи поймут.

Шалов стал объяснять, губы у него от обиды задрожали, голос прервался, он махнул рукой и замолчал. Тогда Смутов попросил Экивотова зачитать вслух письменное объяснение Шалова. Тот охотно выполнил эту просьбу. И затем деликатно спросил Шалова: может быть, он хочет что-либо добавить?

— Не понимаю, почему я должен доказывать, что я ни в чем не виноват? — сказал Шалов. — А как же презумпция невиновности?

— Это местком, — с иронией возразил Смутов. — И ваша презумпция здесь неуместна. Я лично проверил данное письмо и хочу доложить, что факт подарка вам синей хрустальной вазы в день рождения со стороны нашего работника Коркина действительно имел место. Ваза стоит пятьдесят рублей. Шалов утверждает, что Коркин является его другом. Допустим. Но почему же в таком случае он подарил вазу не до того, как Шалов выхлопотал ему путевку в санаторий, а после?

— Я с ним с третьего класса учился! — с отчаянием выкрикнул Шалов. — Мы уже тридцать лет дружим.

— Это ничего не значит, — сердито оборвал его Смутов. — Прошу не перебивать. Вам давали слово — тогда и надо было выступать. Какое будем принимать решение? Есть предложение считать, что факты частично подтвердились.

— В чем именно частично подтвердились? — так и подскочил Шалов.

— А в том, — назидательно поднял кверху палец Смутов, словно публично уличая Шалова, — что ваза действительно находится у тебя. Что ты принял этот ценный подарок неизвестно за какие такие заслуги. Это и есть правда, которая частично подтвердилась. Пусть капля правды, но она есть в этом письме. Так и запишем.

— Какая капля?! — печально повторил Шалов. — Разве можно правду разделить по каплям?

Экивотов смотрел на Шалова горящими от возбуждения глазами. Казалось, его взгляд говорил: «Ну как, голубчик, припекает? Вот то-то и оно! Будешь у меня знать, как улыбаться…»

Однако члены месткома проявили более зрелый подход к делу и не поддержали Смутова.

После заседания возбужденный Шалов на радостях пригласил Экивотова отметить окончание этой злополучной истории.

В ресторане Экивотов поднял рюмку коньяка и с чувством сказал:

— Ну, брат, от души поздравляю. На этот раз пронесло. А дальше — берегись! Кончилась твоя спокойная жизнь. Завелся у тебя враг. Теперь жди — замучает анонимками.

Василий Петрович Ухов пришел домой в приподнятом настроении. Его так и распирало от гордости.

— Можешь меня поздравить, — сказал он, — я теперь не просто Вася Ухов, а член цеховой комиссии по борьбе за чистоту и порядок. Только что выбрали. Представляешь? Это я-то, твой Вася…

— Батюшки! — всплеснула руками жена. — Как здорово. Вот видишь, бросил курить и сразу попал в комиссию. Теперь небось и квартиру побольше дадут.

— Ну, об этом еще рано толковать. — Василий Петрович скромно кашлянул. — Поживем — увидим. Уж я развернусь, нагоню на всех шороху.

Разворачиваться он начал с самого утра.

— Ты вот что, — значительно заявил Василий Петрович мастеру, — ты того, меня не обременяй. Я теперь активист, общественник, член комиссии. Понял? Видишь, муха летает. Это непорядок. Вы пока тут без меня повкалывайте, а я пойду выявлять.

Полный важности, он оставил оторопевшего мастера и направился по цеху с блокнотиком в руке. Увидел пустой электрический патрон на потолке — сделал запись в блокнотике. Потом на глаза попалась кучка мусора. И это записал. И то, что ящик с деталями какой-то растяпа положил на самом проходе.

В конце дня Вася выступил на цеховом собрании.

— Надо ввинтить лампочку, — горячо призывал он. — С этим безобразием мириться нельзя. А кучка мусора? Да это же просто позор. Какой-то бездельник положил на проход ящик с деталями. Я требую немедленно убрать его.

Он так распалился, что когда закончил выступление, стал бурно аплодировать сам себе.

— Говоришь ты, конечно, правильно. А кто, интересно, за тебя норму будет выполнять? — спросил после собрания мастер.

— Как кто? — удивился Вася. — Все. Неужели ты не понимаешь, чем я занимаюсь? Раскинь умом и сделай выводы. А то разводишь тут антимонию. На первый раз я тебя извиняю.

Дома он весь вечер азартно писал. Аж взмок.

— Сигналы, — пояснил Вася жене. — Сигнализирую. В редакцию, в партком, в дирекцию. Вывожу всех на чистую воду. Я покажу этим неряхам. Я их научу, как порядок любить.

— Кого их, Вася? — с легким испугом спросила жена.

— Как кого? Да своих же ребят.

— А может, не надо, Вася? — сказала жена, умоляюще глядя на супруга. — Может, взял бы сам и убрал с дороги этот ящик. И лампочку ввинти. Сделай сам. Чего писать-то зря? А то смеяться будут. Болтун, скажут.

Вася оторопело уставился на жену, как будто резко остановился на полном ходу. Мысль его стала усиленно работать в новом направлении.

— Ты серьезно?

Жена молча кивнула.

— Улавливаю, — после некоторого раздумья молвил Василий Петрович. — В этом что-то есть… Ты права — лучше один раз сделать, чем тысячу раз сказать. Верно?

— Золотые слова, — сказала жена. — Нет, недаром все-таки тебя избрали в эту комиссию.

С некоторых пор Иван Игнатьевич Помидоров начал замечать, что у него неладно с памятью. Вначале стал забывать по мелочам, потом дошел и до вещей посерьезней. Добро бы только забывал о просьбах жены или об обещаниях, которые дал своим детям. (Тоже, конечно, никуда не годится.) Так нет, он уже несколько раз ловил себя на том, что забывает о поручениях прямого начальства. И оно, начальство, уже обратило на это внимание. Не зря же Егор Исаевич попросит о чем-нибудь, да потом еще подчеркнет: «Вы уж не забудьте, пожалуйста, Иван Игнатьевич!» Пока Помидоров дойдет до своего кабинета — все, о чем просил Егор Исаевич, уже начисто вылетело из головы, намертво забыто.

Придет срок, начальник главка Егор Исаевич вдруг спросит: а как-де моя просьба? Помидоров стоит перед ним первоклассником и никак не может взять в толк, чего от него хотят. Потом все-таки вспомнит, покраснеет, начнет неловко оправдываться. Егор Исаевич снова жалобно просит: «Уж вы, голубчик, не забудьте, сделайте. Запишите, возьмите, вот бумага и ручка». А писать для склеротика еще хуже. Если записал — еще крепче забудешь.