Иван Уксусов - Голодная степь

— Про Монте-Кристу! Ах, боже мой… Какое счастье привалило человеку!.. Какое!.. — Роман это прокричал, но от книги взгляда не отвел.

— Графу привалило счастье?

— Ну какой он граф, будь я проклят!.. Если человек много лет отсидел в тюрьме, какой он граф? — Роман на минуту выпрямился. — Может, тебе нравится сидеть в тюрьме? Я сидел, так мне известно, что это такое. На заре светлой юности своей сидел в тюрьме… Знаешь, что бы я на тот сундук закупил? Около Воронежа есть завод коней чистых кровей, ах, какие там кони… Я бы на тот сундук закупил двадцать коней и своим гоном, верхи на лучшем скакуне, пошел в саратовские степи, там добрый корм произрастает, оттуда в Казахстан, там еще лучше корма, а потом на Голодную степь и по ней напрямик в Янгиер. И вот тебе Ура-Тюбе! Дома!

— Это городишко такой или кишлак, Ура-Тюбе?

— Городишко или кишлак!.. Что может сказать отсталый человек!.. Иди отсюда, слесарь, иди с аллахом, не мешай человеку поднимать культурный уровень!

— Ты не сердись, Роман… Я же не знаю, что это такое, Ура-Тюбе. Объясни, будь другом.

— В Ура-Тюбе жил великий хан Бобур, это во-первых. Но ты, конечно, не знаешь и этого. Еще я тебе скажу, что это бывший город Кирополь, основанный персидским царем Киром. А когда он жил, тебе известно? Двадцать пять веков назад. А ты говоришь: кишлак или городишко?.. Не интересно с тобой беседовать, прямо заявляю!

— Ну, извини меня, пожалуйста, я же не знал, что там жил хан Бобур.

— Может, ты не знаешь, что хан Бобур — это все равно что Наполеон французский? Даже что два французских Наполеона?.. Тогда я спрошу у тебя, а что ты вообще знаешь, слесарь? Александр Македонский брал Ура-Тюбе приступом. В том бою его ранили камнем в голову, это было почти смертельно, он как ляпнулся спиной на землю, так неделю глаз не открывал. А кто тот камень ему в голову пустил? Ты мне поручишься, что не цыган? Дашь клятву?.. Цыгане и в те времена и нынче проживают в Ура-Тюбе, они даже очень уважают этот город. Если тебе интересно знать, так я скажу, что я в Ура-Тюбе родился!

— Знаменитая у тебя родина, Роман!

— Зачем она мне родина? Разве я тебе это сказал? Это ты мне сказал!.. Родина цыган, чтобы ты знал, весь Туркестан. Я из племени цыган-люли. Слыхал? Что ты можешь слышать, что вообще можешь мне говорить, если ничего не слышал и ничего не знаешь? Нет, слесарь, иди, иди от меня, не мешай! — И Роман опять вернул взгляд к книге.

— Сейчас сажусь в кузов. Скажи, чем в старое время занимались цыгане?

— Чем они занимались, он спрашивает! Кочевники кочевали от одной доброй травы до другой еще лучшей, цыгане кочевали следом. У одного десяток овец отобьют, у другого пару овец, или пару коней, или ишака, когда как получится, но они и работали, работали, — не имей о них неправильное представление. Выделывали и продавали сита, корыта, ложки, поварешки; еще дрессировали козлов, собак, медведей. Лучших дрессировщиков мир не видел. Ваш Дуров, идет слух, происходит из цыган рода люли. Ай-люли!.. Оттуда он, это факт. И цыганки трудились, а ты как думаешь? Ворожили на руку и на карты, торговали мылом, лекарственными травами, бусами, колечками, усмой, сурьмой. Говорю тебе: жили, теперь так не поживешь!

— Теперь хуже живется?

— Спрашиваешь! Раньше меня носили горячие ноги коня, а теперь носит вонючая резина. Вон они, скаты в пыли!

— Зато эти ноги бегают по сто километров в час, а твои горячие, благородные…

Роман бешено закричал:

— Ты можешь равнять ноги коня до вонючей резины?! Ты не человек! Не видал ахалтекинского скакуна!.. Боже, зачем живут такие отсталые люди?! Иди, слесарь, прошу тебя, иди шкрябать свое дохлое железо и не говори про коней!

— Ладно, Роман, еще один, самый последний вопрос. Я понимаю, что расстроил тебя, но последний…И я полезу в кузов.

— Ну и давай свои дурацкие вопросы, что я могу с тобой поделать, если ты пристал?

— Теперь цыгане в колхозах работают?

— Да ни в жизнь настоящие цыгане в колхозах работать не будут!.. Разве это цыгане, которые в колхозе?! Это не я тебе сказал, это ты мне сказал! Моя жена ушла от меня с двумя сынами. Один на руке сидит, другой впереди бежит и танцует. Человеком будет!.. Тьфу, дурак, сказала баба, я картами больше выбью, чем ты за баранкой. А куда я без баранки? Я родился, чтобы ездить! Я так родился! Если нет коня, за баранкой буду сидеть, пускай меня вонючая резина мучит! Пускай одним мучеником на свете будет больше!..

И вдруг Роман переменил тон: из конторы медленно выходили Рахимбаев, Джабаров, Рип и Муасам, беспокойная соседка Горбушина и Шакира, смех которой они часто слышали у себя в комнате. Ее узкие черные тетерочьи глаза с острым блеском светились откровенной жадностью ко всему, что ее окружало, комбинезон на высокой груди, забрызганный раствором, был расстегнут, красный поясок схватывал талию, и задорно, как всегда, торчала на голове коврово-красная тюбетейка набекрень.

— О-о, какая баба, я не могу!.. — восхищенно забормотал Роман. — Держи меня, слесарь!.. — В возбуждении Роман захлопнул книгу и дал длинный сигнал. — Раньше ты бы весь Туркестан прошел и такой красавицы не увидел. У восемнадцатилетней было уже трое детей, было четверо… А этой девятнадцать, и она одна. Не могут мои глаза видеть такое!

Рип издали легким кивком поздоровалась с Горбушиным. Девушки раньше, чем занятые разговором мужчины, подошли к машине. Муасам, не переставая широко улыбаться — так ключом била в ней радость жизни, — сказала Горбушину, чтобы он и Шакир зашли к ней стать на комсомольский учет, она узнала от Рудены, что они комсомольцы.

— Очень хорошо, Муасам. Станем. Куда прийти?

— Наша комната.

— Почему в комнату, а не в комитет?

— Пока дядюшка места комитету не дал. Рип стала на учет, нада вам. У нас скоро будет большая собрания.

Придут из райком комсомола работники… Скоро, через два дня!

Рип прибавила к ее словам:

— Придут Усман Джабарович и Нурзалиев… Райком партии посоветовал собрать заводских комсомольцев.

Это обрадовало Горбушина, и он живо спросил:

— Повестка дня?

— Как скорее достроить дизель-электрическую станцию.

— Чудесно! В какое время собираться?

Рип медлила с ответом, отчужденно глядя в сторону. Сказала Муасам:

— После работы, товарищ Никита…

— Но у нас удлиненный рабочий день, не хотелось бы прерывать его. Нельзя собрание перенести на воскресенье?

— В воскресный день трудно собрать ребят, — с легким раздражением и теперь глядя в лицо Горбушину, сказала Рип.

— Пожалуй, это верно…

Ему хотелось говорить с ней как можно дольше, но он заметил: Рип лишь помогает Муасам в наиболее трудные для нее моменты, этим и объясняется ее внимание к нему.

— Мурат, ты, Шакир, идите собрание… Другие слесари нада работать там, на ДЭС! — Теперь Муасам теребила одну из своих тонких длинных кос, переброшенных на грудь, заправленных за поясок.