Иван Уксусов - Голодная степь

Когда все успокоились, бригадир монтажников Рахимбаев сказал Рудене на чистом русском языке, что Гулян не виновата, она работала на ДЭС не по специальности, ожидая, когда пустят завод и она займется хлопкообработкой, чему училась в текстильном институте в Ташкенте. Нельзя очень уж за этот брак винить и строителей, так как большинство из них вчерашние разнорабочие.

— О фундаменте у нас больше разговоров, чем беды, — заключил старый бригадир. — В крайнем случае в тресте сделают маленький начет на Нурзалиева, что недосмотрел, не проверил. Так, Нурзалиев?

— Я говорил — я не согласен! Я прораб, не десятник, я не обязан совать свой нос в каждая щель, у меня их сто. Не надо на меня вешать дохлая кошка! — засмеялся веселый Нурзалиев.

И лишь умолк его отличный баритон, опять по-стариковски медленно начал Рахимбаев, теперь глядя на Горбушина:

— Почему же, товарищи, вы не можете приступить к монтажу? По-моему, надо соорудить надежные передвижные деревянные козлы, навесить на них две тали, мощную и малую, и можно открывать машины.

Горбушин наконец поднял голову, сказал, что о талях и домкратах думал и он, но позволит ли дирекция «Русского дизеля» работать таким допотопным образом? Он не знает. И просит присутствующих высказать свое мнение по этому вопросу, а он затем доложит руководству в Ленинград.

Джабаров первым подал голос:

— Предложение разумное. Другого выхода нет.

Остальные промолчали, выразив свое согласие с директором. Горбушин задал следующий не менее важный для себя вопрос:

— Когда будет установлен подъемный кран?

Джабаров повернул голову к Нурзалиеву:

— Что с севера сообщают?

— Поставщик обещает, он все обещает. Я завтра телеграммой стану его ругать. Крепко буду ругать!

— Напрасно. После войны ругань па директоров не действует. Ты бей на совесть: «Вы так помогаете братской республике?» — Лукаво-иронический взгляд Джабарова остановился на Горбушине, и все стали улыбаться.

— Хоп-хоп! — шумел громче всех Нурзалиев. — Мы умеем бить на совесть!

Шакир внимательно слушал, стараясь запомнить все важное, способное заинтересовать Скуратова, но удивительно: запоминался ему не смысл произносимого, а колорит речи одного, другого, третьего, и все время в ушах у него как бы звучал прекрасный голос Дженбека Нурзалиева.

Он обратился к начальнику СМУ:

— Скажите, пожалуйста, мы получим согласно договору шесть слесарей, по два человека на машину?

— По одному, товарищ Курмаев, получите. По два не дам. Три дам!

— А как разбирать машины, если рядом ваши люди станут отбойными молотками крушить бетон?

— Надо зашурупить уши ватой… Вот так, смотри, товарищ Курмаев! — И Нурзалиев, вытаращив глаза, заткнул уши пальцами.

Он восхищал Шакира!

Затем возник спор. Не такой громкий, сердитый, каким он нередко бывает, — люди возражали друг другу нехотя, будто по наскучившей уже обязанности, что дало Шакиру повод заключить: тема спора всем надоела. Григорий Иванович Ким не считал нужным ломать фундамент, он предлагал его исправить и доказывал возможность этого. Его поддерживали Джабаров и Нурзалиев. У Ташкулова оказалась своя точка зрения. Гулян час назад доложила ему о мнении шеф-монтеров, и он согласился с ними: нельзя тяжелую машину ставить на плохой фундамент. Машина, утверждал он, не человек, она не понимает хороших слов, она понимает, когда ее поставят на хороший фундамент.

В конце совещания Горбушин сделал заявление: он ночью позвонит в Ленинград директору. Какое тот отдаст распоряжение, так и будет. Прикажет монтировать с талями — они начнут работу с талями. Завтра утром он даст ответ.

Ким нахмурился. Раздались его быстрые, энергичные слова:

— Тогда уж, товарищи, передайте своему директору не только услышанное здесь. Вы передайте ему, что строительство всех объектов нашего большого завода идет в соответствии с плановым заданием, несмотря на недостаток в людях, мы отстали только со строительством ДЭС, но положение выправим, обязательно выправим — да-да, скажите это директору!

— Зачем, дорогой друг Григорий Иванович, ты занимаешься очковтирательством? — самым скучным тоном заговорил Ташкулов, и уже оба его глаза теперь казались закрывшимися. — С имеющимся количеством рабочих нам из прорыва не вырваться, хотя прорыв, ты верно говоришь, только на ДЭС.

Джабарову не понравился этот спор. Он попросил не говорить ненужных слов, а потом обратился к Горбушину, заявление которого о том, что он будет консультироваться по телефону с Ленинградом, его тоже насторожило.

— Ты коммунист? — перешел Джабаров на «ты».

Шакир поспешил помочь Горбушину:

— Мы комсомольцы, Усман Джабарович! Но зачем вы говорите с нами таким тоном, будто мы приехали сделать вам неприятность и благополучно вернуться домой? Дайте нам малейшую возможность работать здесь и вы увидите, как мы возьмемся. Не нужно думать, что нас интересует только получение зарплаты.

— Ну, не сердись, пожалуйста!.. — мягче сказал Джабаров.

— Так что же будем делать, Шакир? Думай, думай… И говори тихо, Рудена спит.

— Пусть думает бригадир Горбушин, член бюро Выборгского райкома комсомола!

— Брось трепаться… Нашел время… Не Выборгский райком решает проблему, — мы с тобой. У меня сейчас такое чувство, будто я виноват, что здесь ни черта не клеится!

— Может, не по телефону говорить? Может, дать Скуратову телеграмму? Да и в райком, Сашке Курилову, пожалуй, не мешало бы.

— Сейчас нам надо твердо уяснить себе, кого ночью поднимать с постели к телефону, директора или Скуратова. Ведь Николай Дмитриевич может отозвать нас домой, лишь только услышит, что здесь голые стены и запорот фундамент.

— Ну, может, и не отзовет. Ведь Узбекистан же, Никита!

— А другие республики? Или, думаешь, в одном Узбекистане сейчас требуется монтаж дизелей?.. Наш завод не справляется с заказами на установку и монтаж машин, предприятия ждут своей очереди. — Горбушин устало вздохнул, покосился на ширму, за которой спала Рудена, и понизил голос до шепота: — Ее не слушать… Ни в чем, ни на грош… Понял? А перед нами, старик, задача одна: сегодня же что-то придумать реальное — наше с тобой предложение Ленинграду… Обязательно надо здесь зацепиться и все сделать наилучшим образом. Хоть кровь из носа, как говорят. Вернемся к этому разговору, но уже с предложением у каждого, вечером. Ну, скажем… — Он задумался. — Ну… пожалуй…

И назначил час встречи.

В смятении пришла домой после работы Рипсиме Гулян. Не могла себе простить, что наврала чужим людям и заплакала.

Лишь в комнате, обставленной старой сборной мебелью, не увидев Муасам Джабарову, с которой здесь жила, девушка начала успокаиваться. А затем удачей показалось ей уже и то, что Муасам отсутствовала; значит, не станет допытываться: «Зачем, Рип, плакали глаза?»