Иван Уксусов - Голодная степь

Горбушин промолчал.

Шакир радовался этой командировке в Узбекистан, восприняв ее как компенсацию за работу на прошлом, северном объекте, где его и Горбушина измучил гнус, это крошечное кровожадно-нахальное насекомое. Было там горя и смеху с этим гнусом. А еще Шакиру хотелось увидеть этот край потому, что когда-то он сделался новой родиной его далеких предков, сибирских татар, часть которых увел сюда мрачный Чингисхан. И на новые амбары, разговаривая с Муасам, поглядывал он с приятным чувством: они, шеф-монтеры, заставят работать завод. А что получается? Завтра-послезавтра будут в Ленинграде. Лопается и пскентская командировка.

Им следовало три месяца работать здесь, в Голодной степи, затем переехать в Пскент, древний городишко, как им сказали в вагоне пассажиры, а точнее — большой кишлак, насчитывающий свыше двух тысячелетий своего существования; там они должны были за месяц смонтировать еще одну машину, тоже на новом хлопкозаводе, и домой, таким образом, вернуться на второй день тысяча девятьсот пятьдесят пятого года.

Бодрым настроением не могла похвастаться и Рудена. Мужчины задумались над трудной задачей, она же долго размышлять не могла — заболевала голова и портилось настроение. Ожидая, когда Горбушин и Шакир примут какое-то решение, она бесцельно блуждала взглядом по заводскому двору, потом увидела бегающих по карнизу амбара изящных, будто выточенных хорошим мастером из разноцветного металла горлинок и засмотрелась на них.

Птицы занимались выяснением любовных отношений. Самец преследовал самочку, низко при этом опустив голову. Он непрерывно кланялся подруге и что-то ей пел, она же, независимая, гордая, легко бежала и часто оглядывалась, явно поощряя активнее преследовать ее.

«За нами бы, женщинами, так ухаживали мужчины! — вдруг пришла в голову Рудене нелепая мысль и рассмешила. — Как раз, жди… Черта с два!..»

Сняв с головы атласный платочек, обмахнув им лицо, она шикнула на птиц.

Рудена боялась дурных примет, а на этом дворе все для нее началось плохо. Попала в грязь на смех девчонкам, зачем-то грубо говорила с Горбушиным, которого любит, ее заставил покраснеть старый механик. Тревогу вызвала и эта красивая армянская девушка. Не окажется она Светкой номер два? И зачем столько красивых!..

Рудена повернулась к Шакиру. Он продолжал смотреть на небо и тихонько, не сходя с места, отбивал чечетку.

— Балерина тоже танцем выражает чувства, — недовольно сказала она. — Ты что, показываешь, как быстро мы должны исчезнуть отсюда?

— Трясу мозги, Карменсита, чтобы лучше работали!

— Что Горбушин политехнический кончает — в этом ничего особенного, так и быть должно. Ты-то зачем пошел в политехнический? Тебе бы в театральный как-нибудь проломиться. Пробовал?

— Папа-мама велели в политехнический.

— Ты сам папа-мама. Сколько сыну, три? Проломись как-нибудь в театральный, не боги горшки обжигают.

— Боги, Рудена, боги! Куда нам…

Рудена подошла к Горбушину.

— О чем ты все думаешь и думаешь, Горбушин? — Теперь ее голос звучал мягко и несколько заискивающе. — Тут думать не о чем… Пойдемте сейчас в контору, составим акт о полной неподготовленности помещения к монтажу машин и айда на станцию. Утром будем в Ташкенте, а там на самолет — и прощай, страна прекрасная!

Горбушин достал папиросы, медленно закурил. Конечно, дирекция «Русского дизеля» встревожится, вернись он в Ленинград с бригадой, но, поскольку вины за шеф-монтерами нет, она вступит с хлопкозаводом в переговоры о новом, более удобном для него сроке монтажа. А ему, Горбушину, что-то в этом не нравится… Не хотелось бы и подвести начальника цеха Скуратова, до смерти не терпящего заказчиков-жалобщиков — тех, что не выполняют своих обязательств, а потом выискивают всесильные объективные причины, чтобы понадежнее за них спрятаться и трепать нервы другим.

Это он, Скуратов, назначил, вопреки мнению директора завода, студентов-заочников Шакира Курмаева и Никиту Горбушина разъездными шеф-монтерами и оказался прав: работали они хорошо.

И сейчас победой над сложными голодностепскими трудностями хотелось им правоту Скуратова доказать еще раз! Но как это сделать? Хоть он, Горбушин, все тринадцать тысяч деталей дизеля знает лучше своих рук, хоть весной получит диплом инженера-механика, но здесь все кажется неразрешимым…

К папиросам протянула руку и Рудена.

— Сегодня не уедем, — сказал Горбушин. — Прежде поставим в известность директора или Скуратова.

Достал сигареты и задымил Шакир.

— Если связываться с Ленинградом по телефону, так лучше ночью. Линия меньше загружена.

— Смешные вы, мужики, ей-богу! Да о чем звонить? Ну, был бы недостаток, два, три… Здесь ничего нет и запорот фундамент. Или вы считаете, что я хочу уехать из Узбекистана в разгар бархатного сезона? Да я, может, всегда мечтала попасть сюда. Тут одни дыни чарджуйские чего стоят. А виноград? Гранаты?.. Арбузы?

— Мы не за фруктами сюда приехали.

— Правильно! Но если обстоятельства сильнее нас…

— Открываю производственное совещание, уртаклар! В нашем цеху Скуратова иногда называют Людоедом — небось слышала, Карменсита? Так имей в виду, Людоед съест нас с сапогами и будет голоден, если не представим ему подробнейшего доклада о здешнем ЧП. Загибай свои музыкальные пальцы… Он спросит: что не сделано на объекте? Почему не сделано? Какими мотивами объясняет заказчик невыполнение договора? Чему мы должны верить? Почему мы должны верить? Наше предложение? А оно хорошо продумано? Но что мы Скуратову доложим, объясни мне, если примем твое решение уехать сегодня же? Не разговаривай с нами так, будто мы вчера пришли на «Русский дизель». Прошу тебя, не надо, Карменсита!..

Рудена рассердилась и стала оправдываться.

К ним подошла старая женщина в темном платке, темном платье, к легкому удивлению шеф-монтеров — русская.!

— Усман-ака просит вас зайти в контору.

Шакир вгляделся в ее дряблое, темное от загара лицо.

— Вы говорите о директоре?

— О нем.

— Ташкулов тоже в конторе?

— Его нет.

— А начальник СМУ Нурзалиев?

— Он там.

Сборщики обрадовались. Сейчас все выяснится. И они направились за старой женщиной к воротам и пошли бы куда быстрее, если бы она поспевала. Она еле тащилась, глядя себе под ноги. Рудена завела с нею разговор.

Ее звали Евдокией Фоминичной, она родилась в Голодной степи семьдесят шесть лет назад, в России никогда не бывала. Ее отец еще парнем приехал сюда с родителями по вербовке Переселенческого управления вместе с другими крестьянами из Минской, Смоленской, Полтавской губерний, потому что в обширном Туркестане хватало земель, которых никогда не касался плуг, а в обширной России — мужиков, из поколения в поколение остававшихся малоземельными и безземельными. Отец этой женщины не долго крестьянствовал, он поступил работать на сооружение первого оросительного канала от Сыр-Дарьи в Голодную степь, который строился на средства великого князя Николая Константиновича Романова.