Михаил Лисин - Пути и судьбы

— Вы не думайте худо о сестре, — говорила она просительно. — Она вас не забыла. Она о вас все время вспоминает.

— Сомнительно, — криво усмехнулся Иволгин.

— Да нет же! — тряхнула девчонка волосами. — А если вы обижаетесь, что она вас не встретила, то ее просто нет на пароходе. Честное же слово нет!

— Я верю, верю тебе, Золушка, — печально улыбнулся Иволгин. — Да и хорошо, что ее нет. И вообще, давай-ка поговорим о чем-нибудь другом. Например, о медицине…

— А Марионелле остался еще год, — начала было девчонка, но Иволгин прервал ее:

— Послушай, Золушка, не надо больше, а? Расскажи-ка лучше о себе. Как живешь? Как учишься? Ты, кажется, в восьмом? Или в девятом?

— В девятый перешла. А учусь, как все. В общем-то не хуже, чем другие девочки. Только почему-то всё буквы пропускаю. Наверно, оттого, что много думаю…

— А ты не думай, ты живи себе. Ходи на танцы, веселись…

— Нет, не хочу я веселиться, когда не весело…

— А почему тебе не весело?

— В общем-то бывает очень даже весело. А только мне не нравится, когда мне весело. Как же я буду веселиться, если знаю, что вам грустно?

— А почему ты знаешь, что мне грустно?

— Да уж знаю…

Они подошли к маленькому скверику, что издавна зовется Блиновским садом. У фонтана целовалась парочка, и девчонка испуганно потянула Иволгина за рукав. Они свернули вправо и пошли по набережной к мосту. На середине моста остановились и стали смотреть на Волгу. Вода была темная, густая и лоснилась, как нефть. Посреди плеса разноглазо перемигивались бакены. Справа вдоль берега дремали дебаркадеры. Пароход «Страна Советов» все еще стоял у третьего причала. Внезапно над трубой его взметнулась взлохмаченная тучка дыма, и Иволгин догадался, что он готовится к отходу.

— Послушай, Золушка, — сказал он обеспокоенно, — как бы тебя искать не стали. Пойдем, я провожу тебя обратно.

— Искать меня не станут. Папа дает мне полную свободу, — сказала она беспечно. — Да я уже прямо в порт пройду. Отсюда ближе.

Пароход свистнул тонко и отрывисто, отчалил и, гулко хлопая колесами, будто стараясь разбудить вздремнувшую реку, побежал на Стрелку навстречу длинношеим портальным кранам.

На мосту было пусто, только прогремел ночной трамвай да проехал какой-то неприкаянный велосипедист. По обеим сторонам вдоль моста стояли фонари. Казалось, они нарочно стали на цыпочки, чтобы лучше светить. Но светила за них круглая, как пароходный иллюминатор, стеклянно взблескивающая луна.

С реки потянуло холодной сыростью. Девчонка передернула плечами. Она была в одном коротеньком платьишке. На Иволгине был суконный китель, но и его знобило.

— Ты совсем замерзла, Золушка, — сказал Иволгин, — да и давно пора тебе домой.

— Ох уж и надоел мне этот водяной дом! — ответила она со вздохом. — Давайте погуляем еще чуточку. Мне так нравится глядеть на Волгу.

Быть может, эту своевольную девчонку надо было просто-напросто прогнать, но Иволгин терпеливо ждал, когда ей самой наскучит. Ждал потому, что было в ней нечто от той. Однако он стал томиться, позевывать и уже раза четыре глянул на часы.

— Вы куда-то торопитесь? — вдруг встревожилась она. — Вас кто-то ждет?

— Нет, просто хочу немного поработать, — солгал Иволгин. — Такое уж это дело газетная работа, частенько по ночам приходится.

— Хорошая у вас работа, — сказала она. — Вот бы мне тоже научиться писать, как вы.

— Не советую, особенно как я, — отмахнулся Иволгин, — пишу я плоховато!

— Неправда, очень хорошо! — запротестовала она решительно. — Я сама слышала, как Марионелла хвалила ваши стихи. Знаете что, напишите мне какой-нибудь стишок. Напишете, да?

Отказать этой девчонке было просто невозможно.

— Ну что ж, попробую, — согласился Иволгин, — а о чем?

— Если можно, про любовь.

— Про любовь? — Иволгин невольно глянул в глаза девчонке. Они были детски ясны, прозрачны. Но был в них какой-то недетский блеск, и это до того смутило Иволгина, что он вдруг как-то оробел и уже не знал, о чем говорить со своей спутницей.

«Странная девчонка», — думал он, возвратившись к себе на дебаркадер и укладываясь на раскладушку.

Она явилась на другой же день. И прежде всего спросила, написал ли он стишок.

— Ты отстала от парохода? — встревожился Иволгин.

— Нет, зачем же, — с усмешкой ответила девчонка. — Пароход еще грузится. Так вы не написали мне стишок?

Иволгин сказал, что не успел, и обещал исполнить просьбу к ее возвращению из рейса.

— Ну хорошо, я подожду, — сказала она. — Только смотрите, не обманывайте.

Через четыре дня она явилась снова.

— Почему ты не уехала на пароходе? — строго спросил Иволгин.

— Не сердитесь на меня, пожалуйста, — сказала девчонка с виноватым видом. — Я уже хотела ехать, но Агния Борисовна заставила новую квартиру сторожить. А попробуй не послушайся-ка мачехи! Папе дали на Бору трехкомнатную, и мы приглашаем вас на новоселье. Только это еще не скоро. Вы придете, да?

Иволгин резко и неопределенно пожал плечами, но уже смягчился.

— А знаете, — сказал он, — стишок у меня не получился.

— Не получился так не получился, — сказала она спокойно, почти равнодушно.

— Вышло что-то совсем другое, — продолжал Иволгин, с трудом преодолевая вдруг нахлынувшее волнение. — У меня к тебе будет просьба: передай, пожалуйста, это ей…

— Марионелле?

Он кивнул.

— А мне можно почитать?

— Нет, я бы не советовал, — сказал Иволгин смущенно. Да и было от чего смутиться. Вот что он написал Марионелле:

«Когда с твоих губ слетают горькие слова о том, что наша близость подобна шаткому мосту через пропасть, не верь, не верь себе, любимая!

Как бы ни была судьба сурова к нам, какими бы беззаконными кометами ни блуждали мы в бесконечном космосе жизни, нам предопределено стремиться друг к другу. Разве тебе не ясно это, моя всегда зовущая, всегда манящая звезда?

С тех пор, как ты зажглась для меня и я уподобился спутнику, разве мыслимо нам потеряться в противоположных мирах?

Прислушайся к своему умному доброму сердцу, оно бьется в лад с моим сердцем и никогда не обманет тебя.

Я знаю, ты мечтаешь о счастье, а разве счастье отделимо от любви? Я знаю, что не могу жить без любви, а разве любовь отделима от тебя?

И пускай, сталкиваясь, мы отталкиваемся, пускай сходимся, чтобы разойтись, ничто не поколеблет моей уверенности, что не закатилась открытая мною звезда, что ясные лучи ее по-прежнему будут сиять для меня».

Опять Иволгин не спал ночами, им овладели тревожные и радостные думы, и опять он поверил в возможность перемен. Работалось ему легко и радостно. Только очень уж он сделался рассеян. Когда редактор давал ему материал на правку, Иволгин путал фамилии капитанов и названия судов.