Василий Шурыгин - Октябрьские зарницы. Девичье поле

До самого Красноборья Северьянов распутывал сложный клубок чувств, которые завязала в нем эта неожиданная встреча, и иногда добродушно-насмешливо посматривал на себя со стороны. «Чувствами своими ты не можешь управлять, — говорил он себе. — Они возникают и уходят помимо твоей воли. Но страстям твоим ты должен быть всегда хозяин!»

— И буду! — произнес Северьянов вслух и, спохватившись, поднял глаза на Семена Матвеевича, который давно внимательно в него всматривался.

— Ничего, пройдет! — покачал тот сочувственно головой. — У меня тоже бывало: сам с собой разговаривал, когда с монашкой похождения начались. Бабий яд — самая лихая отрава! Мне, бывало, в твои годы тоже вот так девка или баба молодая улыбнется — я и пьян.

— Семен Матвеевич, дорогой! Жизнь ведрами пить хочется. Иной раз подумаешь: сурова, тяжела! Да не променяю ни на какую другую!

Полозья саней весело шушукались с сухой поземкой, наметенной на дорогу. Гнедко бежал ровной трусцой. Иногда, пересекая путь, проносились колючие снежные смерчи, в которых исчезали и Гнедко, и сани, и Семен Матвеевич, уныло сосавший свою неразлучную носогрейку. Северьянов поворачивался спиной к ветру и поднимал воротник шинели.

— Прохватывает?

— Немножко знобит.

Между ними лежал запорошенный снегом, как и они сами, армяк, который Семен Матвеевич, проехав версты три от Пустой Копани, снял со своих плеч и предложил надеть Северьянову. Северьянов наотрез отказался, настаивая, чтобы Семен Матвеевич снова надел его на свой дырявый, латанный и перелатанный полушубок. Верст пять проспорили они, утверждая друг перед другом свою нечувствительность к холоду, а армяк между тем засыпало и засыпало сухой звонкой поземкой.

Большая часть красноборского отряда под командой Ковригина третьи сутки была в городе и, возможно, принимала участие в подавлении эсеровского мятежа. Из города шли самые противоречивые вести. Одни говорили, что большевики держат в своих руках вокзал и южную окраину города, прилегавшую к нему. Остальную часть города, по этой версии, заняли поднятые эсерами солдаты. Другие утверждали, что вокзал и весь город, за исключением небольшой части его в районе шпагатной фабрики и маслобойного завода, находятся в руках белых. И те и другие заявляли, что большинство солдат гарнизона держит нейтралитет и что восстали только два отдельных батальона под командой какого-то проходимца Драко-Дракона, пробравшегося в партию большевиков и пролезшего на пост уездного военного комиссара.

Говорили также о том, что к городу шли двадцать тысяч польских легионеров, которые везде свергают Советы и восстанавливают прежнюю власть, что им навстречу выслано собранное по северным и восточным волостям большевистское ополчение и будто бы произошел крупный бой на подступах к одной из железнодорожных станций и что польские легионы изменили направление своего движения в сторону Смоленска.

На всех перекрестках во все трубы трубили о наступлении немцев. Шли разговоры о всеобщей мобилизации для отпора этому наступлению. Положение в самом деле весьма критическое: легко было потерять голову, и некоторые действительно ее теряли — прятали либо уничтожали партбилеты, уходили в лес, попадали в лапы бандитам.

Но у большинства закаленных и ожесточенных невзгодами первой империалистической войны и не раз смотревших смерти в глаза личная судьба целиком слилась с судьбой революции и советской власти. Эти беззаветно вручали свою судьбу партии и шли туда, куда звала она. К таким и принадлежали товарищи Северьянова и он сам. Все надвинувшиеся тогда черной тучей события они представляли естественными препятствиями, которые надо опрокидывать и брать с такой же решимостью и отвагой, с какой они бросались на немецкие проволочные заграждения. Твердая вера в бесконечность своей жизни и воспитанная войной готовность умереть в любую минуту помогали сейчас Северьянову и его товарищам спокойно встречать самые разнообразные неожиданности. Северьянов не ломал голову над тем, как в городе проберется он к своим. Конкретная обстановка подскажет, как действовать. А может быть, и пробираться-то не придется: мятежники капитулировали, а они с Матвеевичем влетят в улицу с размашистым свистом полозьев на раскатах. На случай неожиданной встречи с чужим дозором Северьянов подальше запрятал браунинг, который он получил от Ромася взамен на свой маузер. Северьянова тревожило сейчас: правильно ли они с Вордаком составили по деревням подворно-семейные списки и хорошо ли Вордак подготовился к распределению земли. Особенно остро стоял вопрос с обмежеванием угодий будущей коммуны. То же с «дворцом» князя Куракина. Отдать его под общежитие или школу? А какую замечательную библиотеку оборудовала в нем из куракинских книг Даша! «Золото у Ковригина жена! Теперь, поди, где-нибудь у вокзала с медицинской сумкой под пулями раненых перевязывает. Везет же Ковригину! Ни о боге, ни о политике с ней не надо дискутировать».

— Гнедко фыркает, — перебил думы Северьянова Семен Матвеевич, вглядываясь в серые силуэты выплывавших из-за горизонта зданий собора, церквей и двухэтажной гостиницы. — Коли мой Гнедко в дороге фыркает, так и знай — впереди радостная встреча!

Почти рядом с санями вихрь поднял высокий столб звонкого сыпучего снега и понес его по полю, и тут Семен Матвеевич не потерялся:

— Черт с ведьмой венчается.

— Надень армяк, Матвеевич, а то подумают, с убитого. Начнут шомполами в санях шарить, а там у нас с тобой винтовки.

— Ничего, моя монашка меня обогреет! — Хитро подмигнув, старик добавил: — Твой перстень судьбу мою решил, потому я теперь по гроб жизни твой бесплатный ямщик. — Семен Матвеевич сунул, по обыкновению, небрежно трубку с пеплом в карман штанов и потянул к себе армяк. Стряхнув с него ворох снега, накинул Северьянову на плечи.

— Штаны спалишь! — заметил, улыбаясь, Северьянов.

— Тепло на ветер грех бросать! — Семен Матвеевич соскоблил концом кнутовища снег со своей бороды. В полуверсте от города большак с обеих сторон обступил молодой березнячок. Семен Матвеевич собрался приструнить своего Гнедка, но из березняка выдвинулась серая фигура.

— Стой! Пропуск!.. Руки вверх!!

Пришлось поднять. Северьянов успел с улыбкой шепнуть:

— Нафыркал твой Гнедко приятную встречу.

— А может, это свои! — не сдавался Семен Матвеевич.

— Что за разговоры! Ты… — толкнул Северьянова в грудь дулом винтовки, видно, старший дозорный, — слазь живо! Десять шагов вперед! — Северьянов послушно вышел из саней и отшагал указанное расстояние. — А ты, дед!.. Направо и кругом! Улетай назад пулей!

«Действительно, встреча удачная, — мелькнуло в голове Северьянова, — особого усердия к службе у дозорных не видно: сани не обыскали и меня тоже».