Владимир Чекменев - Оторвановские новости

Юноша прогнал старуху и стал ждать смерть.

Шло время, уже недалек тот роковой день. И чем ближе он становился, тем сильнее хотелось юноше жить. За несколько минут до своей смерти младший брат убил старшего, изрубил его тело на мелкие части. Узнал об этом хозяин неба и сказал преступнику: "Ты будешь бессмертен, но несчастен…"

Жил юноша и ни на минуту не забывал о своем преступлении. Ему стало страшно. И он сказал небесным жителям: "Помогите мне забыть об убийстве". Хозяин неба подошел к нему и произнес: "Ты забудешь об этом лишь в том случае, если соберешь кусочки тела брата в одно целое. При сборке оно должно находиться в стоячем положении. Твой брат оживет, и ты забудешь об убийстве…" Юноша обрадовался: "Я обязательно сделаю это!" И принялся за работу.

Прошел день, второй, третий… тридцатый начался. Младшему брату осталось положить на тело старшего последний кусочек. Он осторожно взял этот кусочек, но тело брата рухнуло, развалилось на мелкие части.

Пришлось начать все сначала.

С тех пор младший брат собирает старшего до настоящего времени. Начинает — новолуние. Разваливается тело — луна исходит. И никого, кроме них, там не стало. Ни отдыха не знает младший, ни покоя, все старается воскресить убитого. Но не срастается его тело, холодное оно. Холодное сердце и у нестареющего юноши. Холодна и сама луна, светит она, но не греет…

Много раз слышал эту сказку Никита, часто рассказывал ее сам. А когда смотрел на луну, всегда видел на ней сказочных братьев. А Семен, наверное, забыл… Не мешало бы поговорить с ним после милиции, намекнуть кой на что. Если сходить?.. Моторин поколебался несколько минут, потом встал и отправился к дому Семена. У крыльца остановился. В окнах горел свет. Никита торкнулся в дверь — закрыто. Послышался частый стук. Моторин подошел к окну, стук усилился. "Пишущая машинка, — догадался Никита. — В правлении у нас тоже так щелкает…" Он забарабанил кулаком по раме — нарочно громко, чтобы напугать брата. Стук в доме тут же оборвался. Зашуршало. Раздались торопливые шаги. Минуты через две Семен сдвинул в сторону занавеску и, увидев брата, постоял в раздумье, пошел к двери.

— Ты не подумай, что я к тебе с повинной, — заговорил Никита, войдя в кухню и оглядывая стол. Не найдя на нем ничего, что подтверждало бы недавнее печатание на машинке, он повторил: —Не подумай чего. По другой причине я тут…

Семен остановился у печки, молчал.

— Проходил я мимо твоего палисадника, услыхал, дятел стучит, — продолжал старший брат. — Остановился, поводил ухом, а он будто у тебя в доме… Люблю птичек. Не утерпел, зашел. Где он? В горнице? Покажи, я полюбуюсь…

Семен нахмурился.

— Ты у себя дома чуди. А тут нечего антимонию разводить. Сказывай, зачем пришел, и до свидания…

— Успеем разойтись. — Никита сел на табуретку. — Раз не хочешь дятла показать, шут с тобой, обойдусь. Ты сказку про лунных братьев помнишь? Как один зарубил другого… Если забыл, я расскажу.

— Сказки для маленьких оставь, — усмехнулся Семен, продолжая стоять у печки. — И не боись, я тебя убивать не собираюсь. Живи на здоровье.

— Боялся бы, не пришел… Я не про убийство толкую, а вообще. Вышел бы ты на вид… Ведь сколько ни скитайся в потемках, все равно когда-нибудь под лунный свет попадешь… и разглядят тебя… Лучше самому осмотреться да выйти на этот свет, показать себя со всех сторон… А то может получиться, как с тем сказочным юношей, — показал Никита пальцем вверх.

Семен шумно задышал.

— Я же сказал: не желаю слушать твою антимонию. Иди мужикам расскажи о потемках и о лунном свете, они про тебя новый анекдот сочинят. А я не специалист по этой части. Если у тебя, кроме болтовни, ничего ко мне нет. то давай расходиться.

Никита встал, вздохнул.

— Маму жалко, царствие ей небесное… Любила она рассказывать сказку о лунных братьях, не хотела, чтобы мы с тобой поганцами выросли…

Он медленно пошел к порогу, ждал: может, Семен скажет что-нибудь. Но тот молча проводил гостя и запер дверь.

Дома Никита узнал: Анисья еще не вернулась. На душе стало еще тоскливее. Он опять сел на крыльце, задумался.

В детстве Никитка часто приставал к родителям: "Сестренку хочу! Купите!" Но они все задерживались с "покупкой", отговаривались: девчонок уже всех разобрали, остались одни сопливые мальчишки. Сопливых Никитка не любил, хотя у самого были сопли до коленок.

"Покупка" произошла намного позже, когда Никите исполнилось восемнадцать лет. "Заказывали" родители девочку, а получился Семка. Но они и ему были рады без памяти — могло и никого не родиться, за четвертый десяток им в ту пору перевалило.

Все внимание Семке. Родители прямо помолодели лет на десять. А тут — бабах война! Отца сразу взяли на фронт, но воевал он недолго, через четыре месяца пришла похоронка.

Целыми днями Никита с матерью в поле, часто приходилось работать и ночью. Помнится: ни машин не было, ни тракторов, ни лошадей… Соберутся вечером бабы на току вместе с подростками и мужиками, которые для фронта непригодные, насыплют в мешки зерна, взвалят их на спины и пошли на элеватор хлеб государству сдавать, для солдат. Пятнадцать километров туда, пятнадцать обратно…

Семка дома один — озорной, шатучий. Убежит к железной дороге поездами любоваться, а то прошмыгнет на станции в тамбур, прокатится в товарняке несколько остановок, а потом по шпалам назад. День его нет, ночь нет… Никита отправлялся на поиски. Находил брата оборванного, грязного, голодного, приводил его домой. Мать порола неслушника хворостиной, потом усаживала за стол и кормила крахмальными оладьями — синими, тягучими, как резина.

Чем ни взрослей Семка, тем озорней. Бывало, и Никита нет-нет да отшлепает брата. А тому хоть бы что, тут же забудет о наказании. Чтобы Семка совсем от рук не отбился, Никита стал брать его с собой на работу…

Кому, как не родным братьям, жить в дружбе? Ан нет! С чужим человеком, с Батюней, и то все по-хорошему получается, а вот с Семеном не клеится дружба. Теперь его не отшлепаешь, к себе не привяжешь. Чересчур обидчивый стал. С женой разошелся, с председателем колхоза не ладит, с родным братом в ссоре. Не дай бог, еще с милицией разногласия пойдут… Ишь, окрысился. Пишущую машинку достал. Если разобраться, нужна она ему, как волку гармонь… Ох, смотри, Сема, достукаешься, подведет тебя эта стукалка под монастырь… Подумал бы, на какую позицию лезешь. Кабы не громыхнулся с этой позиции. Жалко тебя, черта, брат ведь… Подумал бы своей седой кубышкой как следует. Няньку-то теперь к тебе не приставишь…

Пришла Анисья. Моторин оживился, повеселел, сделал жене выговор:

— Долго по подружкам ходишь. Хотел уже в розыск пускаться.

Анисья засмеялась.

— А может, я не у подружек была, а на свидание ходила.