Георгий Лезгинцев - В таежной стороне

Степанов знал, что Сергей Иванович постоянно следит за новинками литературы, выписывает много журналов. Скрывая смущение, гость кашлянул.

— Вот приехал сын, так будешь меньше читать. А если разведешь еще ремонт дома, так и совсем забудешь о журналах.

— Значит, тебя заедает быт? А как же диссертация?

— Готовлюсь. С женой занимаюсь английским, вот у тебя рассчитываю получить консультацию по философии… да, выходит, и по геофизике.

— Чем смогу, помогу, но в философии силен у нас Плющ. «Диалектически говоря, с одной стороны, и с другой стороны». — И Рудаков рассмеялся.

— Что ты думаешь о нем? — спросил Степанов.

Рудаков ответил не сразу:

— Честно говоря, я его не знаю. Анкета чистая, выступает всегда, как говорят, на высоком уровне, призывает к бдительности, а я ему не верю… нутра его я до сих пор не раскусил.

— Я тоже. Да… Нам нужны будут люди, знающие рудник. Где мы их возьмем? — остановившись у окна, заложив руки назад и сосредоточенно глядя себе под ноги, спросил Степанов.

Сев к столу и взвешивая на ладони спичечный коробок, Рудаков задумался. Он знал, что инженеров трест послать не может, их нет, — ведь он сам с большим трудом выбрался из треста на Южный. Возможен перевод специалистов с других рудников, но об этом можно говорить тогда, когда развернется стройка, а сейчас следует рассчитывать только на самих себя.

— Так с кем же мы строить будем? — повторил вопрос Степанов, бросив через плечо взгляд на Сергея Ивановича.

— А разве мы с тобой не знаем рудных работ? Кто нам мешает организовать курсы мастеров и учить наших людей? — размышлял Рудаков.

— Старателей? Да скорей медведя научишь высшей математике, чем старателя буровому молотку, — махнул рукой Степанов.

— Опять та же песня, Виталий. А Наташа, Иван, Петро — старательская молодежь? Старики — другое дело, у них живучи традиции двухсотлетней истории старательства. Вот нам это-то и нужно вытравлять.

— Прости, только это демагогия. Попробуй, Сергей, вытрави у Пихтачева и Захарыча или у Краснова с Дымовым! Они вон третий день резвятся.

— В этом наша вина, пренебрежением здесь не возьмешь. Старатель старателю рознь, и стричь под одну скобку Пихтачева и Захарыча с Красновым и Дымовым нельзя. Пихтачев к тому же коммунист.

— И плохой. От него нужно поскорее избавиться, только позорит нашу организацию, — запальчиво перебил Виталий Петрович, принявшись широкими шагами мерить комнату из угла в угол.

— Нужно бороться за Пихтачева, а не вышвыривать его. Это никогда не поздно сделать, — возразил Сергей Иванович. — Ты слепо не видишь его положительных сторон: прекрасное знание людей, доверие к нему основной массы старателей, его работоспособность, бескорыстие. Он не наживал палат, а укреплял артель. Нельзя с водой выплескивать ребенка.

Рудаков замолчал, ожидая ответных возражений, но Степанов считал спор бесполезным.

— «Слепо не видишь»… — усмехнулся он. — Сказано не лучшим образом. А неясность слога, как известно, неясность мысли.

Рудаков пропустил это замечание мимо ушей.

— Пойми, что для Пихтачева ликвидация артели смерти подобна. Так, конечно, думает он. Ему нужно помочь найти свое место в предстоящих событиях, и он еще многое сделает. Ты только вдумайся, как мудро советовал Горький: «Подозревай в человеке хорошее».

— Буду очень рад, если ты докажешь, что в отношении Пихтачева я ошибаюсь… Да, почитай-ка эту премудрость, — Степанов вытащил из кармана пиджака сложенную бумажку.

Рудаков прочел. Это было постановление бюро райкома партии о выделении тридцати человек с прииска на уборку урожая в подшефном колхозе.

— Я говорил тебе раньше. Придется выделять, урожай не должен гибнуть, — сказал Сергей Иванович.

— И не подумаю. Меня, как хозяина прииска, не спросили, пусть сами и выполняют свое решение.

— Тебя приглашали на бюро, а ты не поехал. И рассуждаешь ты прямо-таки по-купечески: «Не препятствуй моему ндраву», — возразил Рудаков.

— Людей не дам, за колхозников мы урожай убирать не обязаны, они за нас золото не добывают, — упорствовал тот.

— Одумайтесь, ваше степенство, — полушутя посоветовал Рудаков. Ему не хотелось вести неприятный разговор у себя дома. Сейчас, к своему удивлению, он подумал, что со Степановым предстоят стычки не менее горячие, чем с Пихтачевым, что борьба будет острой.

— Пока я здесь хозяин — хороший или плохой, но хозяин, будет по-моему. Предупреждаю: на шею мне не пытайся садиться, она у меня с шипами, дружище.

— Я тоже на мозоли наступать не дам; помни, я твой советчик.

— Всему миру печальник, — съязвил Степанов.

— На такое место поставлен, сие от тебя не зависит, — пожимая плечами, с трудом сдерживая себя, ответил Сергей Иванович.

— Ну, я пошел, — обиженно буркнул гость и подумал, что с Рудаковым, оказывается, нужно ухо держать востро.

— Без чая не отпущу. Садись, еще побеседуем, — удержал его Рудаков.

— Чайку выпью с удовольствием, а говорить больше не стоит, иначе разругаемся.

— Подожди, подожди, Виталий, — перебил Сергей Иванович. — Ты у меня в гостях. И неужели больше и поговорить нам не о чем?

— А о чем же? О борьбе с трестом за рудник? Может быть, о любви? — рассмеялся Виталий Петрович; он так же быстро остывал, как и вскипал.

— Давай! — серьезно ответил хозяин, доставая из ящика коробку папирос. — Закуривай, Виталий! Мне как раз сегодня что-то очень тревожно и больно. Привез Вальку и, конечно, вспомнил Зину, нашу с ней жизнь… И так мне тоскливо стало, что вот за тобой зашел. — Сергей Иванович жадно затянулся папиросой. — Знаешь, жаль, право, жаль, что мы так редко говорим о любви… Я как-то ночью думал: создать хорошую семью нелегкое дело. И мало, непростительно мало многие из нас уделяют времени дому. — Он прищурился и бросил короткий взгляд на друга. — А разлад в семье часто идет от пустяков: то ты не выполнил какую-нибудь просьбу жены, то в другом в чем-то не посчитался с нею — глядишь, появилась какая-то трещинка. Внимания недостает иной раз в наших отношениях. Возьми, например, того же Павла Алексеевича…

Рудаков замолчал, но Степанов отлично понял, что пример взят не случайно. Они некоторое время сидели молча и курили. Молчание нарушил Виталий Петрович:

— В нашей жизни всякое бывает, и бури в ней неизбежны. Вот мне часто говорят, что мы хорошо живем с женой. А знаешь ли, что пережили мы с Лидой? И смешно и горько вспомнить, — задумчиво произнес он. Степанов впервые почувствовал желание раскрыть душу этому человеку. — Понимаешь, Сергей, встретился я с Лидой, когда был уже на последнем курсе института, а она еще только поступила в консерваторию. Какой я увидел ее? Очень хорошенькой, но взбалмошной девчонкой, окруженной толпой поклонников-студентов, на которых она бесцеремонно покрикивала. Но представь себе, когда меня познакомили с ней, она как-то сразу присмирела.