Георгий Лезгинцев - Инженер Северцев

Неуклюже держа Валерию за талию, Миша смотрел в ее большие карие глаза. Музыки он не слышал, танцующих задевал локтями, раза два кому-то наступил на ногу.

— И не очень разговорчивы, — добавила Валерия, когда он провожал ее к стулу.

Всю ночь Миша просидел на берегу реки. Трудно восстановить сейчас, что передумал он тогда. Словом, с этой ночи Мишу одолели доселе неизвестные ему чувства, над которыми он еще совсем недавно смеялся и которые порицал, как мелкобуржуазный пережиток прошлого.

Миша стал тенью Валерии. По утрам он старался встретить ее по дороге на работу. Если она, проспав, опаздывала, опаздывал и он. По нескольку раз в день он безо всякой нужды бегал из шахты в геологоразведочный отдел, якобы для проверки геологических документов. В обеденный перерыв занимал ей место в рудничной столовке. И счастье его было полным, если она приходила в Дом культуры, где он караулил ее теперь каждый вечер.

Однажды он провожал ее домой. Прощались у старой осины.

— Меня ждут, мне пора, — сказала Валерия, взглянув на одиноко желтевшее окно общежития.

Миша молчал.

— Спокойной ночи, — тихо сказала она.

И вдруг Миша пригнулся и быстро, робко поцеловал протянутую ему руку. Валерия отдернула ее и прошептала:

— Что ты, Миша! Не надо, не надо…

И тут на Мишу нахлынула такая внезапная, такая ожесточенная смелость, что он воскликнул:

— Ведь я люблю тебя, люблю!

Теперь молчала Валерия, прислонясь спиной к шершавому дереву. Но прервала молчание она сама:

— Не бросайся такими словами. Ты же ничего не знаешь обо мне.

— Ты будешь моей женой? — чувствуя, что сковывающая робость снова возвращается к нему и лишает последних сил, выдохнул из себя Миша.

— Я догадывалась, что́ ты скажешь. Только… Миша, не заставляй меня отвечать сейчас. — Она легкими руками приблизила его голову к себе, торопливо поцеловала его в лоб и убежала.

Валерия очень изменилась. Избегала встреч с ним, перестала бывать в Доме культуры. Когда же Миша видел ее, она бывала очень грустна.

Как ни тяжелы были для Миши эти перемены, он во всем винил только себя: видимо, отпугнул девушку или своей назойливостью, или своей невыдержанностью.

Друзья сочувствовали, успокаивали.

А вскоре, когда Миша уехал в командировку на Дальний Восток, Валерия, ко всеобщему удивлению, вышла замуж за главного инженера комбината.

Вернувшись на Орлиный, Миша сгоряча то хотел покончить с собой, то решал застрелить ее. Потом он сочинял ей письмо. Да так и не написал: невообразимый сумбур чувств и мыслей никак не находил своего выражения на бумаге.

Когда он зачеркивал и комкал очередной вариант письма, длинного и сумбурного, раздался телефонный звонок.

— Миша, мне нужно сказать тебе… — услышал в трубке. И он, размахнувшись, швырнул трубку в стену. Она разлетелась на мелкие куски.

Вечером Миша уехал из Орлиного совсем.

…Новый рудник, новые друзья. Многое стерло из памяти всепоглощающее время. По доходившим до Миши слухам он знал, что странный брак не принес Валерии счастья. Где-то в глубине души Северцев был доволен этим. Жизнь рассчиталась с ней за вероломство.

И все же он ревниво следил за каждым шагом Валерии, на что-то надеясь в душе…

Кто-то рассказал ему, что у нее были неприятности, а она уехала с Орлиного, позже ее видели в Ленинграде, потом след Валерии затерялся.

Шли годы, и Северцев не раз спрашивал себя — жива ли она, как сложилась ее судьба?

Но вопросы оставались без ответа…

Миша познакомился с Аней. Это была совсем молоденькая девушка из учительской семьи, сама она только что окончила педагогический институт. Работа в школе давалась ей трудно, ребята слушались плохо: ее скорее можно было принять за школьницу, нежели за учительницу. Часто обращалась она за помощью к Мише — подготовить задачи для учеников старших классов, посоветовать что-то в трудном вопросе. Сложилось так, что они виделись чуть ли не всякий день. Когда Аня долго не появлялась, Мише становилось не по себе, он скучал.

Вероятно, многое объяснялось тем, что зимними вечерами в рудничных поселках хозяйничала скука. И совсем тоскливо жилось одиноким. Это вскоре почувствовали и Миша с Аней. Любили ли они друг друга? Она любила, и Миша знал, что Аня любит его. Возможно, он тоже любил ее. Но он часто думал: почему так не похожа эта спокойная любовь на ту, прежнюю?.. Рождение сына, потом война, фронт, возвращение — все это скрепляло связи маленькой семьи. Казалось, она уже сложилась прочно. Что может ее поколебать?

И вдруг — через долгие годы — эта встреча… Северцев, теперь уже заместитель начальника главного управления, приехал на Сосновский комбинат. Знакомясь с работой цехов и отделов, он заинтересовался геологической разведкой. Директор комбината Яблоков распорядился пригласить Малинину.

— Это какая Малинина? — насторожился Северцев.

— Валерия Сергеевна, наш главный геолог.

Северцев расстегнул пуговицу воротничка.

Валерия вошла легкой своей походкой и, увидя его, словно застыла.

— Здравствуйте, садитесь, — проговорил он.

Валерия молча поклонилась, медленно опустилась на стул.

Она почти не изменилась: такая же стройная, вся какая-то светлая. Только большие карие глаза стали не просто грустными. В них видна усталость.

Разговор касался того, насколько разведаны руды, каково направление разведочных работ. Валерия обстоятельно отвечала.

Дождавшись, когда все вышли, она, заметно волнуясь, сказала:

— Нам нужно объясниться. Хотя бы просто по-человечески поговорить. Когда ты уезжаешь?

— Сегодня вечером. Я буду в гостинице, заходи.

— Не смогу. Я сейчас еду на станцию за буровым оборудованием. Я приду на вокзал.

За два десятка лет перегорели в душе Северцева и любовь и ненависть. Но эта встреча и не состоявшееся свидание на вокзале отдались щемящей болью в сердце.

Как хорошо, что он уехал. И как хорошо, что она не пришла. К чему теперь объяснения, что можно объяснить, зачем ворошить былое?

В купе постучали. Вошел усатый проводник и принялся стелить постель.

— Головой к окну или к дверям желаете? — осведомился он, надевая на подушку чистую наволочку. — Все равно, говорите? А сосед ваш пожелал, извиняюсь, посередине: голова, значит, на одном диване, а ноги на другом. Потому как у него за все купе заплачено. С Колымы едет. Отпуск — целых полгода, денег везет мешок, ей-богу, сам видал. Всю дорогу, чудак человек, пробует споить целый вагон. И страсть обижается, если кто отказывается. Видать, не перевелись на свете баламуты… Ждите: непременно заявится.

Рано утром Северцев проснулся от настойчивого стука. Открыв дверь, он увидел одноглазого рыжеватого мужчину в горняцкой форме, с бутылкой коньяка в отвисшем кармане. Небритый, в измятом костюме и грязноватой рубашке, гостье трудом держался на ногах.