Георгий Лезгинцев - Инженер Северцев

Короткие гудки просигнализировали, что Северцев прекратил разговор.

Ну, дорого он заплатит и за «попугая», и за это идиотское: «до лысины дожил, а ума не нажил»…

Птицын немедля набрал номер заместителя министра Бурдюкова.

— Павел Иванович, вас беспокоит Птицын. Должен огорчить, но, как всегда, рублю правду-матку: ваше запрещение Сосновскому комбинату строить дорогу нарушено директором комбината товарищем Северцевым… Какое запрещение? Я же давал вам на подпись письмо по этому вопросу. Разве не помните?.. Нет, речь шла о деньгах… Как ничего не знаете? Нет, вы подписали. У нас есть копия, Павел Иванович… Зачем сейчас звоню? Северцев преступно нарушает финансовую дисциплину. Банк прекратил финансирование. Мы должны немедленно вмешаться. Хотя бы потому, что он игнорирует указания министерства, ваши личные указания… Что предлагаю? Послать комиссию. Напомнить Северцеву, кто его хозяин, и сделать соответствующие выводы. К тому же есть опасные сигналы: Северцев засоряет кадры, принимает разных проходимцев, сам разложился морально… Да, да, я не оговорился… Слушаюсь, завтра представлю вам на подпись приказ по составу комиссии. О проекте нового пенсионного закона слышали, конечно, Павел Иванович? Здорово! Народ будет доволен. А нашего брата, видать, подожмут малость, зато в другом месте подкинут, я правильно полагаю?.. Будьте здоровы, Павел Иванович!

Ранним утром Северцев выехал верхом в сторону химкомбината, по новой дороге, уже законченной на участке Сосновка — перевал.

Наступил сентябрь, пора сибирской золотой осени. Дни стояли на редкость теплые, солнечные, безветренные. Лучи солнца золотили скирды убранного хлеба и зароды соломы, а по балкам — нескошенную, полегшую, желтую траву. Высоко-высоко в голубоватом небе плыли нестройные треугольники курлыкающих журавлей.

Тайга переоделась — она повсюду сменила скромную зеленую одежду на красно-золотую.

Желтоватая лента дороги серпантином вилась вокруг заросших пихтами сопок, скользила под нависшими скалами, бежала вдоль берега пенящейся на перекатах реки, — словом, на всем ее протяжении Северцев не видел ни одного прямого отрезка. И все же он любовался ею — и перламутровым отливом камня под солнечными лучами, и темной оторочкой кюветов, и пестрой расшивкой столбиков, поставленных у обрывов. Ведь это было его детище…

Ближе к перевалу лента тускнела, серые клубы пыли, подымаясь из-под колес грузовиков, стушевывали ее четкие очертания. У вершины же перевала она совсем обрывалась: дорога упиралась в темную скалу, которую строители собирались пробить навылет, чтобы связать воедино два участка.

В тоннеле работы велись с двух сторон, и частые подземные взрывы эхом отдавались в соседних скалах.

Но дела дорожные все больше беспокоили Северцева. Из двухсот километров готовы только восемьдесят. Тоннель у перевала будет закончен не раньше ноября. Особенную тревогу внушал химкомбинатовский участок — только половина его готова, а работы фактически остановились. Чтобы не упустить хорошую погоду, ушли на уборку своих огородов колхозники, исчезают со стройки — накануне лютой зимы — и машины химкомбината. Нужно спасать дорогу, что-то предпринимать!.. Эта мысль неотступно преследовала Северцева.

Каурый жеребец-иноходец быстро нес всадника, гулко стуча подковами по выложенному камнем, но еще не законченному полотну дороги. Рядом вперегонки бежала стремительная река. На перекатах она сердито клокотала, тщетно пытаясь увлечь за собою замшелые валуны.

Хорошо думается в пути. А подумать Северцеву есть о чем. Пришла к нему еще новая забота — надо оправдываться перед Аней: во вчерашнем письме она с горечью писала о каких-то особых причинах, удерживающих его от поездки в отпуск. Молила написать ей только правду. Не ставить ее в ложное положение, помнить о том, что у них есть сын…

Письмо не выходило у него из головы. Он пытался разобраться в своих чувствах, понять, в чем она права… Не слухи, дошедшие до Анны, о его отношениях с Валерией лишали его спокойствия: сами эти отношения!

Они становились все сложнее, выбивали его из равновесия, меняли привычные, устоявшиеся взгляды на жизнь… С Валерией он терял дар слова, по-мальчишески робел — как когда-то на Орлином, давным-давно, в их первую весну. После встречи в разведочной партии она стала избегать его. Не однажды замечал Северцев, как она поспешно сворачивала в проулок, чтобы не попасться ему на глаза. Она приходила только по вызову. Но проходили один за другим казавшиеся такими длинными дни, и Северцев, обманывая самого себя, начинал искать причину для встречи. И мучения начинались сызнова. Уезжая на строительство дороги, он непременно находил повод, чтобы проститься, и каждый раз вновь и вновь испытывал щемящую боль разлуки — давно позабытое им чувство. Уехав, он ловил себя на том, что считает дни, когда сможет вернуться. Стыдно признаться, но всего три дня назад он проскакал верхом сто километров только для того, чтобы десять минут побыть около нее…

Не раз он спрашивал себя: уж не влюбился ли опять на старости лет? И не видел ясного ответа на вопрос, который еще так недавно представился бы ему просто нелепым. А сейчас он, кажется, все понял: нет, он не влюбился. Он продолжал любить ее — первой, очень надолго ушедшей куда-то глубоко внутрь, а теперь вновь заполнившей все его существо любовью…

Да, это именно так! Но… он не имеет права поддаваться своему чувству, обязан подавить его. У него хватит силы воли избавиться от душевного смятения, грозящего в конце концов катастрофой…

Так что же ответить Ане? Правду… Но она может понять все по-своему, как обманутая жена. А ведь он не обманывал ее и не думает этого делать! Он ничего и никогда не скрывал от нее. И об этом он расскажет ей. Надо только самому разобраться в своих чувствах и самому справиться с ними.

Тяжелая, медлительная туча внезапно пролилась частым дождем. На Северцеве вмиг не осталось сухой нитки. Он отторочил от седла плащ, накинул его на мокрые плечи, хлестнул каурого плеткой. Дождь барабанил по резиновому капюшону, забирался в голенища кирзовых сапог. Мокрая одежда прилипала к телу, от ледяного душа пробирал озноб.

Сквозь серую стену дождя Северцев увидел едущего навстречу верхового в таком же, как у него, только белом плаще. Блестевшие из-под остроконечного капюшона стекла сразу выдали главного бухгалтера, единственного на всю здешнюю тайгу обладателя пенсне. Придержав каурого, Северцев окликнул Евгения Сидоровича и, показав плеткой на ветвистый старый кедр, направил своего жеребца к дереву. Бухгалтер подъехал следом.

— Какие новости в районе, Евгений Сидорович? — пытаясь закурить подмоченную папироску, спросил Северцев.