Георгий Лезгинцев - Инженер Северцев

Тот бросил ему под ноги горсть мерзлого желтого песка и беззлобно сказал:

— Ишь надрался, людей топчешь!

Продрогнув на пронизывающем февральском ветру, Северцев зашел в закусочную, попросил стопку водки. Выпил, согрелся и немного успокоился. Выпил еще. И как-то незаметно исчезли тревоги и докуки всех этих дней. Вспомнилась Валерия такой, какой он видел ее при расставании, вспомнились слова ее: «…Значит, не судьба!» Выйдя из закусочной, он пошел на почту и отправил Валерии телеграмму:

«Вопрос решится днями зпт тоскую зпт надеюсь на встречу».

Домой он явился поздно. Чтобы не заметили его состояния, сразу лег спать.

Утром чувствовал себя плохо. Трещала голова. Ругал себя за телеграмму: не нашел ничего лучшего! И как будет читать Валерия это дурацкое, специфически телеграфное «тоскую»?.. Особенно пошло выглядит оно в «зпт»… Стыдно было перед Анной с Виктором.

За завтраком он попросил извинения у жены и даже у сына. С этого момента мир в доме, казалось, восстановился. Но на душе было по-прежнему муторно.

Когда вставали из-за стола, зазвонил телефон.

— Папа, тебя, — позвал Витя.

Это удивило Северцева: давно ему никто не звонил. Но еще больше удивился он, когда услышал в трубке знакомый, немного окающий голос Шахова.

— Поздравляю, Николай Федорович, с выздоровлением! Где вы теперь?..

— С нынешнего дня приступил к прежней работе. Очень хочу повидать тебя. Но завтра открывается Двадцатый съезд партии. Буду там. Может, как-нибудь в перерыве улучу время и позвоню. На этих днях непременно встретимся… Ну, как дела?

— Выбросили меня с рудника… Как пустую породу, — с горькой шуткой добавил Северцев.

— Знаю. Советую не вешать носа. Чем помочь тебе первым делом?

— Очень прошу: немедленно восстановите на работе Малинину.

— Хорошо. Сейчас же дам телеграмму. Будь здоров! Привет жене!

Этот звонок встряхнул и взбудоражил Северцева. Сразу слетела с него апатия, и ожидание дальнейших событий стало не столько томительным, сколько нетерпеливым. У него еще много сил для борьбы — пусть долгой, упорной, он все выдержит, и не может так случиться, чтобы он не добился правды! Как мог он подумать, что будет воевать в одиночку? С ним будут люди, замечательные люди. Они всегда рядом. На Сосновке Обушков заставил его особенно остро почувствовать это, теперь — Шахов…

Быстро пролетели съездовские дни. Северцев жадно читал по утрам приходившие с опозданием, непривычно толстые газеты. Слушал по радио отчеты о заседаниях, выступления делегатов.

Многие годы он был участником создания тяжелой промышленности в Сибири и уже привык к широким масштабам этого строительства, но решения съезда о генеральном наступлении на поистине несметные богатства востока своим гигантским размахом просто поразили Северцева. И каким торжеством наполнялось его сердце, когда он думал, что, значит, не зря же шел бой за большую Сосновку, за открытые работы на руднике, за то, чтобы утроилась добыча чудесных металлов, так необходимых стране, ее будущему, ее близкому завтра!.. Да уже сейчас нужны они, нужда в них неотложна…

Как ждал он встречи с Шаховым! Но тот все не звонил. От его секретаря узнал Северцев, что в министерстве Николай Федорович почти не бывает и никого пока не принимает.

Шахов позвонил сразу же, как только съезд закончил свою работу. Пригласил немедленно приехать к нему.

И вот, как год тому назад, Михаил Васильевич сидит в маленьком кабинете. Расспрашивает о съезде. Рассказывает о своих радостях и злоключениях. Шахов слушает внимательно. После болезни он как-то еще больше высох, седой бобрик заметно поредел, но глаза по-прежнему остро, с молодым задором смотрят на собеседника.

Только раз прервал он Северцева: когда тот рассказывал о гибели Никиты-партизана.

— Побратим мой, — проговорил он печально, поглаживая здоровой рукой черный протез. — Жизнь мне спас, а сам ко мне ни разу ни с одной просьбой не обратился, так и оставил должником… А я все съездить к нему собирался…

После того как Северцев передал ему все, что мог вспомнить о сосновских делах, Шахов перешел к «делу» самого Северцева. Оно очень запутано. Обвинения формально обоснованы. Потребуется время, чтобы заново и объективно разобраться. Шахов имеет специальное поручение ЦК. Малинина на работе восстановлена, главный бухгалтер на пенсии, снабженец тут, в Москве, — не решена судьба одного Северцева. Надо пока идти в отпуск. А за месяц прояснится и его вопрос.

— По решению заместителя министра Бурдюкова на меня оформлено судебное дело. Какой же тут отпуск! — напомнил Северцев.

— Бурдюков у нас уже не работает. А представление по твоему делу вон там, — и Шахов кивнул в ту сторону, где стояла корзинка для мусора.

Северцев считал оскорбительным для своего чувства дружбы к этому человеку всякое внешнее ее проявление — в выражении лица, даже в интонации.

— Большое спасибо, Николай Федорович! — только и сказал он. — А где же теперь Бурдюков?

— «Ушли» на пенсию. Это страшный человек, сейчас от таких избавляются. На днях ты узнаешь много очень важного. Чтобы не говорить совсем уж загадками, скажу только: партия провела и ведет огромную работу по ликвидации последствий культа личности Сталина во всех областях нашей партийной, государственной и идеологической жизни.

Северцеву, естественно, хотелось услышать сейчас как можно больше, но выспрашивать он не стал, поскольку Николай Федорович ограничился сказанным.

Шахов позвонил по телефону управляющему делами министерства и поручил достать путевки на курорт для инженера Северцева, который на днях уходит в отпуск. Управделами что-то говорил в ответ. Северцев видел, как на морщинистом лбу Шахова появились красные пятна — первый признак сильного волнения. Но говорил Николай Федорович очень спокойно:

— Это все бабьи сплетни… Никто увольнять его не собирался. Бурдюков у нас, к счастью, уже не работает… Делайте, как я вам предлагаю. Всего хорошего. — И повесил трубку.

Внимательно посмотрев на Северцева, усмехаясь, он сказал:

— Слава о тебе разнеслась по министерству недобрая. Очернили со всех сторон. Ты — склочник, уголовный преступник и политически неблагонадежный товарищ: критикуешь советские законы. Клевета, брат, что уголь: если не обожжет, то непременно вымажет… Ну, немножко терпенья. Получай-ка свои путевки и поезжай, поплавай в углекислых ваннах. А мы пока займемся тобой. Сейчас тебя сначала нужно обелить, вернее, доказать, что ты не верблюд. Собственно говоря, для этого нужно всего-навсего показать более или менее удачную твою фотографическую карточку… — Николай Федорович крепко обнял Северцева. — Но, как ты знаешь, надо сделать снимок, проявить негатив, сделать отпечатки на хорошей бумаге, высушить, положить под пресс. — Он рассмеялся. — Одного не бойся: ретушь накладывать не будем. Ты и так за себя скажешь.